Ничья

– Что «как»? – вдруг рассердилась Томка. Она ведь уже рассказала Галке о том, о чём не рассказывала матери… Глухое раздражение поднялось в ней, закипело: – Не всем же надо так мало времени, чтобы понять, чтобы осознать, мы ещё не осознали… – Рассматривая ногти на левой руке, а правой придерживая телефонную трубку, она встретилась глазами с Сажинским. Ей показалось: он понял, он всё знает. Знает, хотя ему она, конечно, как и матери, ничего не рассказывала! А, может, и весь НИИС уже знает? – Потом поговорим, – закруглилась она с Галкой, взгляд быстро скользнул по начатому, но так и незаконченному чертежу, остановился на уже сегодня ляпнутом чёрном пятне…

Томка отвернулась от чертежа, встала, и вместо того, чтобы подойти к окну, выскользнула за дверь… Она шла мимо дверей, мимо комнат, где, наверное, спорили, что-то объясняя друг другу. Доказывали, чертили или сидели, уткнувшись в книги, словно беспрестанно ища ответы на вопросы. Томасику не было дела до этих вопросов, ответы она тоже не хотела искать. И чувствовала себя чужой всему этому громадному НИИ и его труженикам, зачем-то так увлечённым какими-то дробилками и стеновыми панелями…

Стеновые панели. Это – у Ничкова. Она шла коридорами, спускалась лестницами… Она была на пределе, была готова заплакать, но, приблизившись к опытному заводу, успокоилась, чтобы войти с нормальным бодрым лицом. Вход был через калитку в воротах. Эти ворота открывались, когда панелевоз доставлял в отгороженный отсек очередную панель. Да, конечно, все знали… Хотя она соблюдала конспирацию. Она скоро научилась добираться сюда коротким путём – через люки. Но, конечно, все знали, что она приходит сюда почти ежедневно, точно по обязанности. Одна надежда: не догадались пока, зачем, и думают, как Сажинский, который как-то сказал, мол, мы понимаем, в лаборатории стеновых панелей работа более наглядная, нагрузки навешивают, потом смотрят, есть ли трещина… А у нас, мол, лишь степень вибраций, и это непонятно. Если желаешь перейти в другую лабораторию, то мы подумаем, как это сделать… «Хорошо, но я пока не приняла решение», – ответила она. На самом деле, она и не думала переходить в лабораторию к Ничкову. Но и сегодня, как в другие дни, обогнула со двора опытный завод, толкнула калитку. В лицо потянуло свежим цементом.

Недалеко от входа зиял пастью открытый люк, ведущий в подвал. У стола, заваленного проводами и заставленного приборами, стояла местная лаборантка в тёмной косынке до глаз и в тёмном грязном халате и сцепляла провода датчиков. Другой лаборант, Женька, ляпал на стеновую панель замазку: латал трещины. Ещё один блок со следами мазни был выдвинут на середину опытного зала.

– А, Томасик! Привет! – сказала по-свойски лаборантка (звать Аней), – сегодня будем испытывать, хочешь посмотреть?

– Да? Вот эту? – догадливо ткнула в зашпаклёванную панель Томка.

Ей было совершенно всё равно, какую из двух серых и с виду не отличающихся одна от другой панелей будут испытывать. Но она делала вид, что живо тут всем интересуется, а потому и Аня, и Женька уже привыкли ей рассказывать о своей работе, к которой относились почти, как Эдюня Пахомов к своей, с научным рвением. Женька сказал как-то: «До самого интересного не дотяну, такие испытания пойдут, а мне в армию». Аня и Женька догадываются, почему она приходит сюда, но делают вид, что не понимают. Они оба такие простецкие, считает Томка. Аня эта некрасивая, руки вечно грязные.

– Вон ту испытывали, треснула, осколки летели! – баском с гордостью сказала она. – Ничкову досталось: в шею осколок бетона прилетел. Кричит на нас с Женькой, чтоб не стояли рядом со стендом, а сам лезет… – В её голосе звучало восхищение Ничковым. Смелый, пострадал.

Провода тянулись к стенду испытаний… Томка рассеянно вертела в пальцах подобранный на столе проводок. Она волновалась перед приходом Ничкова. То, что он придёт, знала точно, ведь иначе Аня намекнула бы сразу, что его сегодня не будет. Да и подготовку к испытаниям он всегда проводит сам.

– Ну, куда ты налепил? – проворчала Аня.

– Павел Владимирович здесь велел ставить датчик, – стал оправдываться Женька, нажимая на «Павел Владимирович».

Томка считала, что оба этих серых существа и влюблены в неё, что само собой разумеется при её неземной красоте, но и уважают её безусловно, ведь они оба называют Ничкова по имени-отчеству и на «вы», а она уменьшительным именем и на «ты».

– Привет, – с обычной непонятной улыбкой Ничков перешагнул порог.

На нём, как на вешалке, висел старый пиджак.

– Вот возимся, возимся, – словно извинился. – Ну, как жизнь?

«Плохо», – хотела ответить Томка, но сжалась под его взглядом, под его улыбкой, посмотрела в глаза с отчаянием готового на всё, доведённого до крайности ребёнка. Эти бесконечные взгляды… Особая, своя жизнь на одних взглядах… Хорошо поглядеть в глаза… Но только так, чтоб глаза отвечали. Конечно, хотелось бы ещё и каких-то слов… Вдруг, вспомнилось: Галке сделал предложение этот «эталон»… Ничков пересёк опытный зал; по пути захлопнул крышку люка и проворчал на Женьку: