Ничто суть всё

Нет никакого Мюнхена, нет. Нет никакого Мюнхена, нет никакого Лондона, нет ничего, кроме вот этого. Если вы встанете и выйдете отсюда, то когда вы будете выходить, именно то, что будет по мере этого возникать, и будет «ничто», возникающее как всё, и оно будет похоже на ступеньки. Поэтому вам не нужно никуда идти или что–либо знать. Просветление не имеет никакого отношения к тому, чтобы всё знать, всё видеть, видеть, что же там происходит в Африке, так как это — и есть всё. Это — абсолютно всё.

Но если я в Африке, то Африка — это всё.

Да, безусловно.

И пока я в Африке, этого не существует.

Нет, конечно же, это не так. Ваш дом не существует, ваш любимый человек не существует… у вас есть любимый человек? (смеётся)

Поэтому это — всё, что есть?

Это — всё, что есть, и не имеет значения то, что ум думает, что он может с этим сделать. Куда бы ум ни уходил и что бы он ни делал, всё это просто бытие, которое производит впечатление всего этого.

Всё это проявление в каком–то смысле поддерживает парадокс того, что вы — отдельный человек, который сидит в комнате, где сидят ещё семьдесят или восемьдесят отдельных людей. «Я чем–то являюсь. Он чем–то является. Том чем–то является. Подобным образом, и Тони Парсонс чем–то является». Тогда как на самом деле это просто «ничто» говорит с «ничто». «Ничто» говорит «ничто»: «Давай, уже и так есть ничто и всё».

Переживание тела–ума ничем не отличается от переживания мысли?

Нет, это просто то, что происходит. Я должен сказать, что когда пробуждение, как кажется, происходит, одним из последних исчезает ощущение местонахождения, так как в нас так глубоко укоренилось осознание того, что это моё тело и что это я с ним расхаживаю. Когда я выйду из этой комнаты, именно это и увидят. В каком–то смысле это последнее, что исчезнет. Осознание того, что это тело — просто тело. Это не чьё–то тело, им никто не обладает.

Я всегда думаю о своём детстве, и, возможно, это самое первое местонахождение, которое существует… это — там, и это — я, это — ты…

И затем очень сильная часть этого ищет удовольствие; и стремится избегать боли. Поэтому после отделения, так как уже существует сильное желание, мы ищем удовольствие и стремимся избегать боли, и мы начинаем становиться «деловыми» людьми. Мы естественным образом улыбаемся нашей матери, она отвечает на нашу улыбку, и нам это нравится, поэтому мы и дальше продолжаем так делать.

+ + +

А есть ли какой–то смысл в том, чтобы единство знало единство?

Единству не нужно ничего знать. Существует лишь единство. Нет никакого действия. Это — всё, что есть. Оно полностью бездействует. И в этом бездействии возникает мнимое действие. Но в сновидении о том, что мы — отдельные индивиды, все явления всё ещё обладают уникальностью, так как это всё, что есть.

Итак, в этом сновидении всё для него абсолютно уникально. В освобождении, в осознании единства, всё ещё присутствует эта уникальность. Разница в том, что там нет никого, с кем бы это происходило. Это просто кажется происходящим. Это «ничто» появляется как уникальность. Это совершенно непостижимо — незнающая естьность без познающего.

Невозможно понять, что в освобождении, когда никого нет, когда всякая отдельность исчезла, всё ещё кажется, что возникает эта уникальная двойственность. Но тогда её полностью осознают как игру бытия.

+ + +

Иногда вы говорите о вертикальном времени, противопоставляя его линейному времени.

Нет, не о вертикальном времени. О вертикальности.

О вертикальности. Именно тогда этот сдвиг, чем бы он ни был, видимо, и происходит? Это завершение истории?

Это видение того, что существует лишь это, безвременное, и это также является наслаждением всей историей времени, если при этом видишь эту историю насквозь, видишь, что история совершенно бессмысленна и больше не имеет никакого значения или власти. Она только кажется происходящей во времени, вот и всё.

Но кто её видит?

История видится как ничто, которое суть всё. На самом деле, я бы не пытался это понять.