Нигде

Привычным маршрутом я отправился к выходу с вокзала, где на огромной площади линчевали ведьм. Да, здесь встречалось всякое. Я не очень любил подобное зрелище, но меня будто тянуло именно туда.

Протиснувшись сквозь очередь прокажённых, что топтались на месте, я случайно заметил привязанный на одном из поручней яркий цветастый шарфик. Что-то неуловимо знакомое… Отвязав его от стальной перекладины, я крепко сжал находку в руке и попытался прислушаться к собственным ощущениям. Страх вспомнить нечто страшное отозвался в груди острой болью.

И вновь пустота — ничего не значащий обрывок неуловимого образа.

Хотя нет, почему ничего, что-то все-таки было. Нехорошее предчувствие, тревога — именно шарф пробудил во мне эти странные ощущения.

И ещё один образ всплыл среди толпы серых, безжизненных лиц.

Ему было лет семь: шортики, рубашка с коротким рукавом, напуганный взгляд. Возможно я видел своё отражение, но скорее всего образ касался моей земной жизни. Семьи. Ведь была же она у меня черт побери!!

Растолкав груженных под завязку солдат я ринулся вперёд — на встречу своим воспоминания, на встречу своему безумству.

Метание по вокзалу закончилось также внезапно, как и началось. Шмыгнув в один из проёмов, что притаился аккурат между двумя пыхтящими зданиями, я вышел на небольшой полустанок. И словно попал в другой мир. Вокруг осенняя листва, унылый пейзаж, да салатовое здание купеческих времён.

Непонятное чувство пришло чуть позже. Я определённо здесь был, и не раз, не два, а гораздо больше. Может именно поэтому, зайдя внутрь, я направился не направо, где располагались билетные кассы, а налево, где за отделением камеры хранения находилась скромная столовая. Несколько высоких, раскатанных как блин стоек и касса продавщицы.

Заворожённо оглядываясь по сторонам, я подошёл к ближайшему столу, за которым стоял худощавый мужчина в твидовом костюме. Но был он не один: рядом, на чемоданах, сидели двое детей, мальчик и девочка. Их бледные лица напоминали застывшие маски — одним словом, огромные восковые куклы.

— Доброго здоровья вам, — поприветствовал меня мужчина, слегка приподняв шляпу-котелок.

— И вам того же, — машинально ответил я.

— Давно ждёте?

— Жду?

— Ну конечно, — согласился он. — Это же станция, здесь все чего-то ожидают, кто родственников, кто воспоминания, кто чего-то ещё… Лично мы с детьми ждём поезда.

Я кивнул и покосился на безжизненные лица.

— Правда они у меня замечательные? Мои милые крошки, как же я их люблю.

— Простите, но по-моему они…

— Они спят, — быстро перебил меня мужчина. — Это вы верно заметили, добрый господин. После перенесённой болезни они быстро утомляются, и я стараюсь давать им больше отдыхать. Зачем беспокоить таких малышей. Разве что делаю их портреты на память. Мы очень любим фотографироваться. Ведь это наше первое совместное путешествие. Не желаете полюбопытствовать?

Ничего не понимая, я лишь коротко кивнул в ответ.

— С радостью похвалюсь своими работами, — обрадовался мужчина и вынул из дорожной сумки стопку фотокарточек.

Дрожащая рука протянула мне снимки.

На толстой картонной бумаге были запечатлены в основном дети, но на некоторых попадались и взрослые — все сосредоточенные, в накрахмаленных одеждах и с закрытыми глазами. Очень странные фотографии. У меня создалось впечатление, что все они мертвы, но высказать своё предположение этому импозантному человеку я так и не решился.

— Мы вместе с гувернёрами и моей прекрасной Элен жили в огромном доме. И были безумно счастливы. А потом пришёл врач, господин Годвик, и сказал что в городке началась эпидемия. Мы закрылись в доме и решили переждать. Нам было очень трудно, но мы выдержали. И хотя дети и жена безумно устали, я знаю, что скоро они наберутся сил и пробудятся от вечного сна, а пока вот я стараюсь не упустить ни одной возможности, чтобы запечатлеть нашу поездку, — продолжил рассказывать мужчина.

Я слушал и ощущал, как меня начинает пробирать знобить. Моё сознание отказывалось верить в столь откровенную историю гибели целой семьи.

— Ну как вам? — поинтересовался пассажир.

— Очень даже неплохо, — откликнулся я передав обратно карточки. Я был слишком потрясён, чтобы выразиться свои чувства как-то иначе.

— А у вас есть фотографии? — спросил он.

— Фотографии? Какие фотографии? — не понял я.

— Вашего ребёнка, семьи. — Убрав снимки в сумку он указал мне на повязанный на рукаве шарф.

Мой взгляд коснулся находки и внутри опять что-то зашевелилось: некий неприятный холодок непонятного волнения.

— Эй, папаша, возьмите свои булочки и компот, — окликнул меня звенящий женский голос. За прилавком возникла тучная пожилая продавщица в белом фартуке, который был не в состоянии скрыть её цветастое в горошек платье.

На ватных ногах я приблизился к ней и подхватил пластмассовый поднос.

— А где ваш пострел-то? — поинтересовалась она.

Теперь внутри не просто кололо, а нещадно рвалась наружу ужасная тревога. Повернув голову, я упёрся в узкое стрельчатое окно, через которое хорошо просматривалась низкая платформа и стальные линии рельсов.