Нигерийский вариант

В анфиладах дворца возникли потоки нарядных мужчин и женщин: где-то танцевали, где-то рассеянно бродили по паркету, держа в руках новогодние маски и фужеры с напитками, журчала музыка из динамиков, а в одном из залов что-то сонливое играл небольшой оркестр. Важные персоны оказывались в эпицентрах, вокруг них оживленный людской поток завихрялся водоворотом, каждый старался хоть на миг оказаться рядом с важным человеком, проявить себя лично, что-то сказать, пожелать, что-то услышать в ответ.

Мимо Сергея и Полины все катились, не останавливаясь, иногда только отсвечивая механическими американскими улыбками, словно бы нарисованными мастерами компьютерной графики. Ни из числа бизнес-элиты, ни среди представленного на вечере театрально-концертного Петербурга у наших героев не было приятелей, что и говорить – чужой праздник! Поэтому они даже обрадовались несколько бесцеремонному Макаркину.

– Сударыня! – громким красивым голосом заявил он. – Позвольте засвидетельствовать: в этот радостный день здесь собрались воистину многие, чей облик не оскорбит взгляда. Но подобно тому, как царственная лилия затмевает собою разные тюльпаны и фиалки, так и вы, сударыня, олицетворяете тот редкий, исполненный загадочности тип красоты, которым мне, как истинному ее ценителю, становится уже невозможно любоваться на расстоянии. Позвольте же припасть к вашей руке! – пламенно закончил Макаркин, склонил свою вихрастую голову и, схватив Полину за руку, буквально, припал к ней поцелуем.

Полина рассмеялась, с трудом сдерживаясь: у галантного кавалера были волосы тонкие и словно наэлектризованные, торчащие во все стороны, так и хотелось до них дотронуться.

– Уверен, все мужчины вокруг с завистью переживают свою неспособность оказаться рядом! Я прав, Паша? Разрешите представиться, – словно спохватившись, продолжал Макаркин. – Это Паша, Павел Метельников, писатель, очевидный талант. А меня зовут Владимир, – и он протянул одну визитку Полине, а другую – Сергею Данилову, о существовании которого, оказывается, был осведомлен, – здесь все указано, не считая членства в разных союзах. Какая тонкая радость оказаться у ваших ног!

Теряя чувство меры, он снова поцеловал руку Полины, вежливо, впрочем, спросив у Данилова:

– Не возражаете?

– Рекомендую! – откликнулся Сергей.

– Богиня, богиня!

– Какой говорун! – лучезарно улыбнулась Полина. – Неужели вам можно верить?

– Она еще сомневается! – вскричал Владимир Макаркин. При этом могло показаться, что он немного пьян. – Не обращайте внимания на Пашу, он скупо высказывается, но он после опишет вас, вот увидите! А давайте-ка спросим первого попавшегося…

Макаркин, словно фокусник, протянул руку и выудил из толпы снующих мимо людей элегантного черноволосого мужчину.

– Ну, что скажешь, Сурен? – спросил его Макаркин с видом скульптора, демонстрирующего изваянный шедевр.

– Я восхищен! – пробормотал Сурен, блестя влажными глазами. – Сражен наповал!

– Что и требовалось доказать! Сурен мне друг, но истина дороже.

В отличие от Макаркина, в его немодном разношенном пиджачке, неопрятно обсыпанном конфетти, что ассоциировалось не с новогодним праздником, а, скорее, с перхотью, Сурен воплощал собой блистательную элегантность; естественно, он был в смокинге.

– А не выпить ли нам по этому поводу? – предложил немногословный писатель Паша.

Удивительно, но в переполненном дворце им удалось найти укромное место и организовать симпатичный междусобойчик. Принесли стулья, правда, на всех не хватило, и двое разместились на широком подоконнике. Здесь же, на подоконнике, оказалось шампанское, водка, утащенная с праздничного стола, икра, колбаска, заливное и даже салфетки.

Полина знала, что она девушка интересная, есть, на что посмотреть. И, конечно, слышала о себе немало хорошего, приходилось. Но такого, как в эту новогоднюю ночь, давно не случалось. Мужчины старались наперегонки, тон задавал, разумеется, Владимир. Он был бы, вероятно, забавным, если бы вскоре не выяснилось, что он ужасный зануда, вдохновляющийся звуками собственного голоса. Будучи невелик ростом, он казался выше за счет огромной шапки тонких, курчавых волос. Энергии в нем было, хоть отбавляй.

Пресытившись его витиеватыми панегириками, Полина все более благосклонно взирала на двух других молодых людей. Данилов, естественно, не считается. Куда им до Сереженьки Данилова! Данилов – это ее большая любовь!

Паша Метельников оказался не таким уже тихим недотепой, как представлялось поначалу. Он высказывался остроумно, вот только на самом деле очень уж нехотя, словно бы опасался, что его удачные шутки разнесутся в массах, станут народными, еще до того, как он их опубликует. Но, пожалуй, из всех троих самым интересным был Сурен. Он сверлил Полину своими черными с поволокой глазами и, наверное, задевал что-то такое там у нее внутри.