Нигилист-невидимка

— Собираюсь, — Марья сноровисто перекладывала разрозненные купюры в стопки по номиналу, не обращая внимания на револьвер. — Юсси обещал, что будет ждать меня в Гельсингфорсе. Вот я и несу через границу. Бабу шмонать не станут.

— Что это ты в Финляндию собралась?

— А чего фараонов ждать? Они скоро будут, газетчик-то сдриснул.

— Ведь он же привязанный был? — опешил Савинков.

— В сортир отпустила под честное слово. Так молил, бедный, будто мамкину сиську просил.

— Где Аполлинария Львовна?

— В подвале, с головой. Прощаются оне, — голос Марьи дрогнул, руки перестали раскладывать деньги. Она повернула голову и пристально посмотрела на Савинкова, который смутился и спрятал «наган».

— Всё, кончено. Побежали, — пробормотал он.

— Барыня не едет. Немчик тоже решил остаться. Будут Николай Иваныча беречь до последнего. Не бросят его.

— А ты бежишь?

— Юсси сказал бечь.

— Тогда и я побегу, — стряхнул с себя вину хотя бы перед бабой революционер. — Полиции с меня уже хватит.

— Сходишь откланяться? — мотнула головой Марья в сторону коридора. — Не увидитесь ведь больше.

— Нет, — твёрдо сказал Савинков и шагнул к столу. — Значит, так, Марья. Деньги мы сейчас поделим.

— А не жирно будет? — зло спросила Марья и встала перед ним, загородив общак. — С чего тебе деньги? Ты уже брал.

— И ещё возьму, — спокойно ответил Савинков. — Не ты одна едешь за границу.

— А вот это видел? — Марья поднесла к его носу большой грязный кукиш. — Накося, выкуси.

Савинков оторопел от её бесстыжей наглости. Он попробовал обойти, но Марья снова заступила ему путь, и сдвинуть её с места у хлипкого ссыльного не получилось. С крестьянской упёртостью отстаивала она свою долю, и не в этот вечер поражений мог Савинков надеяться на удачу.

— Ты сбрендила, дура? — возмутился он. — Давай поделим поровну.

— Фигу с маслом, — с торжеством ответила Марья.

— Вот Юсси бы это не одобрил, — попробовал возродить навыки юриста Савинков, но час выдался неурочный.

— Это наше приданое! — объявила Марья. — А ты езжай, барин, в своё панство, там тебя примут пшеки.

Савинков отступил, тяжело дыша. Баба тоже переводила дыхание после схватки, из которой вышла победительницей.

— Что за день такой сногсшибательный? — пробормотал Савинков, вытащил «наган» и взвёл курок. — Дура.

Ушатав сегодня пару мужиков, Савинков уверенно добавил бы к ним и бабу. Несколько секунд он водил стволом вверх-вниз, размышляя лишь: «В голову или в сердце? В голову или в сердце?»

— Чёрт с тобой, — Марья отступила. — Дели.

Отдавая дань уважения Юсси и не желая ссориться с клинком революции, коли уж отпустил служанку и она всё ему расскажет, Савинков располовинил награбленное. Кроме того, Марья забрала золотые украшения, не доставшиеся Аде Зальцберг, и амулет купца Вальцмана — золотой гугель около пяти фунтов весом.

Набив карманы, Савинков прошёл в свою комнату, зажёг лампу и принялся собирать вещи. Собственно, кроме саквояжа, в который он переложил банкноты, больше нечего было брать. Новую одежду, как и новый саквояж, имело смысл купить перед отъездом, чтобы не вызывать сомнения у таможенника своим затрапезным видом. Проверив паспорт, он обнаружил, что некоторые буквы смазались. Фамилия теперь читалась как «Ястрженбекий» и отдавала туретчиной. «Похож ли я на хорвата?» — засомневался Савинков, вглядываясь в мутное зеркало, а потом плюнул и перестал бояться.

— Будь что будет, — пробормотал он и уложил в саквояж поверх денег «наган». На границе может пригодиться.

Он сел на извозчика и покатил в город. Надо было стряхнуть с подошв прах Озерков и приготовиться к отъезду в мир иной, цивилизованный, лучший.

Тому, кто готов щедро платить, Санкт-Петербург способен предоставить всё самое люксовое. Савинков снял номер в гостинице «Англия» с видом на Исаакий и заказал ужин в номер. Лёжа в мраморной ванне, он разглядывал никелированные краники и ждал стука в дверь с требованием: «Откройте, полиция!», но не дождался.

Утром он потребовал в номер завтрак и газет. В газетах ни слова не было о покушении на Государя Императора. Савинков решил, что для прессы ещё рано. Он выписался из гостиницы и через положенное время вышел из магазина готового платья модно одетый, с гвоздикой в петлице, в сером английском пальто. На Варшавском вокзале он сел в шоколадный вагон «Норд-Экспресса» и с видом гордого Демона, духа изгнанья, покинул столицу, даже не глянув в окно.

44. МАЛЕНЬКАЯ ПОБЕДОНОСНАЯ ВОЙНА