Нигилисты

– У вас нетипичный перелом в типичном месте, – мрачно пошутил, нависавший горой над столом, хирург, разглядывая рентгеновский снимок и косясь на анализы. – Биохимия отражает полное насыщение крови микроэлементами, кальция в достатке. Кости у вас, извините, как у быка. Их сломать только ломом можно. Как же это вы?.. Еще и сухожилия в лохмотья, и пальцы всмятку. В дробилку, что ли, руку засунули?

Бой проходил на нейтральной территории, в чужом городе. Врач не знал его.

– Поздоровался неудачно, – сказал Илья. И тоже пошутил: – Ходить буду?

Врач посмотрел на его изодранное лицо с бледной полоской шрама под левым глазом, с рассеченными в нескольких местах бровями, и до него вдруг дошло:

– А в реанимации тот, с кем вы поздоровались?

– Возможно.

Кости у Ильи были крепкие, но сила удара от природы (та самая уникальность «в своем роде») – страшная. Не выдерживали даже эти кости. Егоров – тренер, сам в прошлом «Павел Мялкин» – прозванный так за силу и жесткость в бою – только руками разводил. Специалисты тоже не могли ничего придумать: как урезать силу удара? Чтобы бил наповал, но руки оставались целыми.

А как тут урежешь, когда в смертельном бою, помимо азарта, включается инстинкт самосохранения, он орет от самых кишок – бей! Илья старался контролировать силу. Это мешало. Но пока он шел от победы к победе. «Пока» закончилось предсказуемо.

Исмаил, с которым он дрался на закрытом турнире в последнем бою, был парень верткий, жилистый, боец хороший, но грязный. Сам в этом каялся не раз, и клялся, что не нарочно: «Я мужчина, мне по яйцам бить западло. Верь мне, брат…» Специально или нет, но именно по яйцам он и бил. Бил и в колено прямой ногой… Говорил, что не помнит себя.

Помнит-непомнит – все это тефтели в сливовом сиропе. Бои без правил, особенно в неофициальных схватках, где на первом и на последнем месте деньги, впрочем, как и всегда в жестоких играх серьезных мужчин, обычно превращались в кровавое побоище. Особенно тогда, когда сталкивались не только интересы, но и амбиции хозяев бойцов. У каждого был такой хозяин. Неважно, как он назывался и как опекал своего мастера, в конце концов, он определял его жизнь. Во многих случаях и – смерть.

В тот раз Исмаил с горящими глазами вошел в клетку – бить, рвать, калечить… Его зарядили на победу бешеным гонораром и какой-то желтой тягучей дрянью, которую он, судорожно дернув горлом, проглотил в раздевалке. «Убей его, – прищурил янтарные глаза Вагиф. И жестко ткнул кулаком в скулу Исмаила. – Его должны унести. Я слово свое дал…» Костяшки пальцев и крупный гранатовый камень на мизинце отпечатались белыми пятнами на скуле Исмаила. Но это было не больно, не обидно. Это был жест веры и любви к нему. Он должен был оправдать особое отношение больших людей к себе, оправдать их надежды и расчеты.

Поэтому в самом начале, когда бой только разгорался, и крики наставников перемешивались с выкриками зрителей, превращаясь в единый вращающийся вой, а оба бойца лишь примеривались друг к другу, Исмаил, желая исключить всякие неожиданности, ударил Илье в пах. Никакого «не помню себя» даже на горизонте не было. Нырнул и двинул кулаком. Знал, что в честном бою Илья снесет его в один заход.

– Кончай, – выдохнул ему с нарастающим хрипом Илья в острое лицо с хищно изогнутым носом. – Покалечу.

Тот через минуту опять ударил ниже пояса. Вскользь, но все равно попал. У Ильи перед глазами повисло красное знамя конармейской атаки, загудело, забилось на ветру ненависти. Закрыло мир.

Злость хороший помощник в бою, бешенство – коварный враг.

Илья взбесился. Правую руку еще придержал, но все равно связки лопнули, а левой ввинтил. Исмаил впал в кому; облитой холодным потом резиновой куклой, бесчувственный и безучастный к грохочущему залу лежал он на полу октагона; за металлической сеткой клетки открывался черный туннель. И он двинулся по нему шаг за шагом.

В реанимации его привели в чувство, но Исмаил никого не узнавал и умирал на глазах. Реаниматологи вынуждены были вернуть его в прежнее состояние и повторно ввести уже в искусственную кому.

Вышел он из нее или нет, этого Илья не знал. Бледного и тягучего как лапша, утыканного трубками Исмаила увезли куда-то далеко, на родину.

Илья забыл о карьере. Она кончилась, не начавшись, как следует. Он не видел за собой вины в том, что случилось с его соперником. Все произошло в открытом и честном с его стороны бою.

Но как быть дальше? С такими руками и ударом его ждали только переломы.

А сегодня от него ушла жена, сказав:

– Твердость хороша лишь в одном месте. А ты весь как железный.

Подняла желтый чемодан с серого пола площадки и пошла вниз по лестнице. Все вещи не забрала, значит, будет думать.

Будь он на самом деле железным истуканом, он бы свернул шею и жене, и ее новому другу жизни, с которым она хотела шагать легким и приятным шагом до самого горизонта, где растут исключительно магнолии и туберозы. А Илья только поглядел ей вслед, в пролет лестницы, и подумал: «Весна».