НИИ особого назначения - 2

— А почему ты думаешь, мы тебя определили именно в разведчики «границы тридцать два»? — Настя прищурилась и посмотрела на меня. — Как раз чтобы ты не попадал в такие ситуации. На вашей базе правила совсем не такие. Получать повреждения там — обычное дело. Но тебе же оказалось нужно зачем-то высовываться наружу…

Настя была взвинчена и зла. Но машину ей это вести не мешало. Фразы она цедила сквозь зубы, складывать их в общую картину мне пришлось самому. Милиция в этой версии Советского Союза занималась делами насквозь бытовыми. И ни КГБ, ни ее всемогущий особый отдел, ни прочие спецслужбы и тайные организации вмешиваться в ее работу не имели права. В начале двухтысячных в Союзе приняли как руководство к действию «закон разбитых окон», и все мелкие правонарушения, которые раньше даже не считались чем-то серьезным, начали жестоко искоренять. Какой-то ученый-социолог выпустил здоровенный меморандум, согласно которому и брошенный мимо урны окурок приравнивался по социальной значимости чуть ли не к убийству. Мол, если человек не способен придерживаться правил даже в мелочах, значит ничего серьезного ему вообще поручать нельзя. В закон было принято несколько поправок, категоризация преступлений и система наказаний была пересмотрена, случился чуть ли не общественный коллапс. Но вот прошло двадцать лет, и система устаканилась и пришла в равновесие. Количество мелких преступлений, вроде драк, хулиганства и прочих безобразий сократилось почти до нуля. Ну да, очень дисциплинирует, когда брошенный мимо урны бычок ставит крест на любой карьере, невзирая на любые связи. Совершил мелкое правонарушение — лишаешься прав на почти все. Деталей этой занимательной системы я уяснить не успел, потому что Настя уже доехала до базы.

— А я же машину оставил у кафе… — вспомнил я.

— Заберет кто-нибудь, ключи отдашь, — махнула рукой Настя. — Тебе теперь нельзя управлять транспортным средством.

— Надолго? — спросил я.

— Может быть, навсегда, — Настя скривила губы в подобии горькой усмешки. — Я по лицу твоему вижу, что ты не понимаешь, насколько влип.

— Уже более или менее понимаю, — вздохнул я. До моего невыспавшегося мозга и в самом деле стало доходить. — И никакого права на ошибку?

— Это было то самое право, которое почти разрушило СССР в девяностых, — отрезала Настя. — Я понимаю, что ты вырос при другой системе, поэтому и… Ладно. Я попытаюсь еще что-нибудь сделать. Но ничего не обещаю, на милицию я повлиять почти никак не могу.

— И будет суд теперь? — спросил я.

— Никакого суда не будет, — решительно сказала Настя. — Все, топай к себе, отсыпайся, или что там у тебя за планы на сегодня.

Настя газанула еще до того, как я успел захлопнуть дверцу машины, а я остался стоять перед главным зданием базы.

Обалдело стоять.

В голове не было никаких мыслей, мозг молча переваривал полученную информацию. Если отвлечься от того, что произошло это именно со мной, мне эта их социальная концепция даже нравилась. Всегда бесили долбоклюи, у которых сил не хватало донести окурок до мусорки или убрать говно за своей собакой. И еще те, кто перся через дорогу на красный, рисовал на стенах всякие загогулины или еще как-нибудь гадил по мелочи. Казалось бы, ну что сложного — соблюдать правила, а?

В местной версии СССР государство почесало тыковку и решило, что придется исправлять это положение силовыми методами, раз простые объяснения не доходят. И исправило. Продемонстрировало, что случается, если лишить человека всех тех благ, которые он воспринимает как нечто само собой разумеющееся. И отправились все эти долбоклюи работать за еду под строгим присмотром. Собственно, как я понял, ситуация со мной была сложной, но не максимально. Хотя…

Да хрен знает.

Я махнул рукой и потопал к себе. Досыпать мне уже не светит, значит надо принять душ, позавтракать и на тренировку. Меня вроде не уволили и права на тренировки не отняли. Только права на вождение пока что из значимых…

Если честно, я ожидал каких-нибудь «пропесочиваний на собрании» или, там, помещения на «доску позора», как в старых советских фильмах. Наверняка ведь сигнал о моем приводе в милицию уже доставили. Значит последствия не заставят себя ждать.

Но ничего.

На завтраке все шло как обычно. Я точно так же взял поднос, пристроился в хвост очереди, взял тарелку овсянки с маслом, набрал на пустую тарелку всяких полезных протеинов — глазунью из пары яиц, сосиски, сыр. Набулькал в стакан из чайника так называемый кофе с молоком. Постоял у емкости с толстенькими сырниками, но брать не стал. Сладкого не хотелось, достаточно того, что кофе сразу с сахаром.

Остановился, выбирая свободное место. Заметил отчаянно машущего мне Шурика.

— Привет! — я поставил поднос на сто и сел. — Есть какие-то новости?

— По моим расчетам сегодня ночью снова должна быть трансляция, — прошептал он. — У нас же все в силе? Встречаемся в час у озера?

— Ох… — я потер глаза кулаками. Ну да, я же не рассказал Шурику о том, что уже, кажется, знаю, чем этот наш эксперимент закончится.

— Ты хочешь отменить наш эксперимент? — заволновался Шурик.