К утру все было закончено. Из боевиков, окопавшихся на горочке между Харон-Юртом и грузинской границей, не ушел ни один. Днем на вертолете туда прилетел генерал Шеболев с телекамерой и забрал с собой раненых. Вечером по РТР показали кадры оперативной съемки: кучки камуфляжного тряпья на сочащейся от дождя земле и пустые тубусы использованных гранатометов.
Заседание Контртеррористического штаба началось в девять утра. Панков заметно нервничал; дел было невпроворот, у него еще в резиденции было назначено две встречи, а к четырем часам он должен был быть в Москве.
Самое удивительное, что встреча в Москве была совершенно не деловая. Там, в одном из роскошных особняков на Рублевке, праздновал день рождения его старый товарищ, один из немногих крупных бизнесменов, с которым Панкова связывала искренняя дружба. Панков с июня не был ни на одной подобной тусовке и никогда не думал, что будет по ним тосковать.
Но сейчас ему почему-то мучительно захотелось уехать из этой нестерпимой, совершенно не осенней жары, в просторную прохладу зеркального зала, где женщины в вечерних платьях и мужчины с бокалом красного вина в руке разговаривают о чем угодно – о последней постановке в Большом, о лете, проведенном в Сан-Тропе, о самом пафосном клубе сезона, – но только, ради бога, не о трупах, перестрелках, соболезнованиях и не о том, почему бронированный седан лучше бронированного джипа.
Арзо Хаджиев сидел на заседании подтянутый и спокойный. Панкова поразил его вид: если бы не темные круги под глазами, полпред и представить бы себе не мог, что вчерашнюю ночь этот человек пролежал под проливным дождем и проливным огнем.
– Подразделением полковника Хаджиева, – доложил генерал Шеболев, – уничтожены двадцать четыре боевика. Судя по внешности, двое из них – инструкторы из арабских стран. На месте боя осталось девятнадцать автоматов, три винтовки СВД, один «винторез», семь гранатометов и пять неиспользованных выстрелов к ним.
В схроне, к которому боевики стремились попасть, изъято сто пятнадцать килограмм взрывчатки, детонаторы и штатные подрывные машинки, двадцать гранатометов и около пятидесяти выстрелов к ним. Можно ответственно заявить, что благодаря вчерашней операции предотвращено несколько десятков крупных терактов. По ее итогам я прошу о представлении полковника Хаджиева к ордену Мужества.
Панков рассеянно вертел в руках фотографии с места боя. Труп боевика, лежавшего хребтом вверх, был похож на кучку осенних листьев. На другом снимке было ведро. Обыкновенное такое ведро, в котором хозяйки носят воду из колодца, доверху набитое взрывчаткой со впечатанными в нее стальными шариками.
Две недели назад такое же ведро оставили у особняка полпреда. Служба безопасности заметила ведро вовремя.
Панкову было приятно думать, что это ведро уже нигде не оставят.
– Я поддерживаю это представление, – сказал полпред президента.
Арзо даже не шелохнулся, и Панков подумал, что ему так же наплевать на русские ордена, как девять лет назад ему было наплевать на русские пули.
Женщина, похожая на черную ворону, появилась у ворот полпредства в полдень. Сначала она была одна, потом их стало пять, и пока Панков смотрел из окна, как охрана пытается их отогнать, к площади подъехали «жигули», и из них вышли еще три женщины.
Когда перед машиной Панкова, выезжающей в аэропорт, поползли в сторону ворота, их было уже двенадцать или тринадцать, и даже сквозь бронированное стекло было слышно, как они галдят, как вспугнутые грачи.
Охрана как раз пыталась оттеснить их от ворот, когда Панков распахнул заднюю дверь машины и вышел на улицу.
– В чем дело? – спросил он.
Женщины на секунду замолчали. Потом словно приливная волна бросила их ко вставшей в сцепку охране, и одна из них, толстая, взъерошенная, в черной юбке с жирными пятнами, с немытыми черными волосами, заорала:
– Верни мне труп сына!
– Кто твой сын? – спросил Панков.
– Его нашли вчера в Харон-Юрте! Его лицо показали по телевизору! А теперь мне не отдают труп, потому что он террорист!
– Таков закон, – ответил Панков, – трупы террористов не выдают родственникам.
– Он не террорист! – закричала женщина. – Его взяли люди Арзо, когда он продавал картошку на рынке! Его взяли потому, что он убил чечена! Если там был бой, как там оказалось тело моего сына? Арзо украл его семнадцатого сентября!
Панков отшатнулся, как будто его ударили. «Этого не может быть, – подумал он, – Шеболев бы мне доложил». Но тут толстую женщину оттолкнули в сторону, и Панков очутился лицом к лицу с Патимат Шахбановой. Она была все такой же высокой, красивой и стройной, как и три недели назад, и даже кружевной платок все так же красиво лежал на ее кудрях, только они теперь были не черные, а седые.
– Ты взял двадцать пять тысяч долларов за моего сына! – закричала Шахбанова. – Верни мне хотя бы труп!
– Я – что?! – изумился полпред.
– Мы продали машину, чтобы собрать эти деньги! Мы продали дом! А теперь мой сын лежит в Харон-Юрте, и твои генералы говорят, что он террорист!