Ник и другие я (СИ)

– Руис, через час устрой пресс-конференцию в больнице святой Лалии – собери всех газетчиков и пригласи телевизионщиков. Скажи, что будет сообщение о хомофиле. О помещении я договорюсь… И встреться с жертвой – нужно его чистосердечное признание о нападении на свидетельницу… Мне плевать, что это сын судьи – не сам же судья. И плевать, что судья – наш союзник. Наш единственный союзник – закон… И саму свидетельницу навести – заплати в два, в три раза больше, но пусть даст показания о нападении. У тебя час. Время пошло. С Расселом я встречусь лично. – Мигель повернулся к Анне и осторожно поцеловал её в щеку: – Прости, но мне надо спешить. И ты заслужила свадьбу по всем правилам. Например, летом.

Анна прищурилась:

– Значит, свадьбы не будет никогда. Вечно ты увиливаешь в последний момент.

– Анна…

– Иди ты, Мигелито…

– Уже пошел – на конференцию.

– Я не туда посылала. – она отвернулась к окну – уже привыкла, что Миге всегда найдет причину отменить свадьбу. Он весьма предсказуем.

Перед тем, как с лязгом открылись двери больничного лифта, Мигель тихо сказал:

– Впрочем… В пять сорок пять у меня будет перерыв на ужин. Ты успеешь в мэрию?

Анна обернулась к нему:

– Я подумаю. Я очень хорошо подумаю, Мигелито.

– Святая кровь, оказаться одному перед брачным алтарем – это жестоко в моем возрасте. – Мигель зашел в лифт, и его двери закрылись. Выслушивать ответ Анны он не собирался.

– Надо было его прибить еще в львином логове, чтобы нервы не мотал, – пробормотала Анна. Но в мэрию она успеет – придет в пять пятьдесят девять, чтобы Мигелю жизнь малиной не казалась.

Глава 33 Воспоминания и сны 2

Сэм искренне не понимала суматохи вокруг неё.

Не понимала, почему Парра подхватил её на руки и потащил к машине. И сил отбиться нет, но хоть голову больше не сносит от любви к нему – то ли прошло, то ли отболело, то ли наны успокоились.

Не понимала, почему парень, которому она вскрыла плечо когтями, всю дорогу рассказывал ей мягким, профессионально утешающим голосом, что все наладится. И держал при этом за руку.

Не понимала, почему её привезли в больницу – зачем лечить, когда все равно ликвидируют – не так, на свободе, а по приговору суда в тюрьме или где у них тут казнят.

Не понимала, зачем её положили на хирургический стол… Она вампир, на ней все заживет – через месяц после плазмы, но заживет.

И уж тем более не понимала, зачем её снова и снова пытались усыпить – наркоз на вампиров действует плохо. Она снова и снова просыпалась и опять погружалась полный красочных видений медикаментозный сон – анестезиологи в больнице были упорные.

Лес. Осеннее, яркое, теплое, но уже низкое солнце. Блики на воде. Он босой сидит на песке и играется ягодами клубники в плетеной корзинке. Перебирает клубнику, ища самую вкусную. Или большую. Или спелую. Или красивую.

Рыжий.

Красивый.

Зеленоглазый – иногда он косится на неё, прячущуюся в кустах, и словно чего-то ждет.

Одетый под поверхностного – белоснежная рубашка с закатанными по локоть рукавами, подвернутые до колен джинсы. Если бы не оркский Парра с его уроком недоверия, можно было бы влюбиться. Только Сэм знала, что это больно. И потому только четкий расчет. И никак не иначе.

Он не выдерживает первым:

– Не узнала?

Узнала. Как не узнать. Он почти не изменился. Если только самую малость.

Она все же вышла к нему на берег. Села рядом, осторожно косясь на корзинку с клубникой – крупной, отборной, сладкой, наверное. Из Запретного сада поди. Папа иногда привозил… И это был праздник.

– Узнала. Ты Клауд. Принц. И ты опоздал – я уже не принцесса.

Он протянул ей корзинку:

– Угощайся. Для тебя вез. Из Запретного сада.

– Кажется, ты ожидал увидеть дитя, раз привез такой подарок.

– А ты не дитя?

– Мне восемнадцать лет.

– Сказать, сколько лет мне?

– Рискнешь?

Он рассмеялся: