Он был хорош собой. Оказывал ей немалые знаки внимания, приходя всякий раз на помощь, как-только это было нужно, он, однако держал ее на расстоянии всякий раз, как-только она пыталась приблизиться к нему. А ведь он ей нравился. Очень! И наступил какой-то такой момент, что Ника сама не заметила, как заболела им. Она жила им, вспоминая сказанные им слова еще несколько дней после встречи. Радовалась, когда он приходил к ним в бухгалтерию и считала день, который прошел без него – попусту прожитым днем.
Ника была на хорошем счету, беззаветно отдавая всю себя работе. И ему. Правда, не так, как представлялось ей в мечтах. Она не боялась его разочаровать, хотя понимала в душе, что он хоть и был избалован женским вниманием и собственным достатком, имея весьма высокие требования, сам толком не знал, чего хочет.
И вот… В какой-то свежий летний день так получилось, что-то, о чем она в тайне мечтала сбылось. И страстные поцелуи… И его руки… И губы… Все как во сне… Так же реально… Так же сильно… Ее тело горело, и она была совершенно счастлива.
Ника оторопело глядела в глаза того, кому была только что готова отдаться… Да что там – жизнь свою готова была бы отдать ему…
Она ушла. Накинув неловко платье и собрав в охапку слетевшее от страсти белье…
На следующий день она не пришла на работу, сказавшись больной. Она не ела и не пила весь следующий день. Потом сорвалась в парикмахерскую, и почти плачущий парикмахер срезал напрочь ее пышную гриву, оставляя короткий ежик «под мальчика». Она будто отрезала не волосы, а годы – все те годы, которые она жила неправильно. Она мыслила не теми рамками. Держала неверный курс. И верила не в то, что нужно.
Работать с ним в одной и той фирме она больше не могла. Уволилась даже без отработки. Он отпустил ее, казалось с облегчением. И больше с тех пор она его не видела. Полгода в депрессии она сбросила половину былого веса, опять отращивала волосы, зализывла раны… Замкнулась в себе… И выучила китайский. А дальше как-то закрутилось…
Ника смотрела в потолок гостиничного номера. За окном смеркалось.
– Я все вспомнила, – потрескавшимися губами сказала она Дэйнзину.
Он кивнул и сделал жест мальчику. Он метнулся тенью и вернулся в тот же миг со стаканом воды. Ника пила и не могла остановиться. Стакан наполнялся мальчиком уже трижды. Наконец-то Ника пришла в себя. Она встала. Голова ее кружилась. На ватных ногах она вернулась к креслу, где все в той же позе восседал Дэйнзин.
Она тяжело опустилась на пуф, пытаясь унять тремор влажных холодных рук…
– Ты пережила сильнейший стресс. Горькое разочарование в том, чье имя с тех пор ты ни разу не упомянула. Ощущения твои были подобны ощущениям падающего в пропасть. И это подействовало на тебя таким образом, что ты стала слышать то, что ты всегда слышала, но отрицала, как факт невозможного.
– Да, я даже кота слышала. Он открыл дверь в шкаф, и мы попали сюда.
Дэйнзин покачал головой отрицательно:
– Воистину, кошки удивительные существа. Но они не говорят, как говорят люди. И не открывают двери в другие миры для людей. Хотя, возможно, и обладают такой способностью. Но это мало изучено даже на Тибете. Это сделала ты сама. Тебе нужно было уходить, и ты ушла, забрав тех, кто был тебе дорог.
– Значит, никакого цыганского проклятья не было?
– Не было, – утвердительно кивнул Дэйнзин.
– А что же… Что же мне теперь делать? За мной охотится непонятно кто – квартиру подожгли… Куда я теперь с мамой и дочкой?
Дэйнзин задумчиво смотрел на угасающий за окном день.