Никак иначе (СИ)

Я всё успевала, везде вникала, и мир вокруг мне тоже казался радужным, наполненным одной лишь радостью и счастьем.

За эти пару недель, к Ромке мы ездили, раз пять. Мы с ним гуляли, разговаривали, знакомились. Малыш в основном молчал, хотя Ирина Григорьевна заверила, что он здоров и развит, и это видимо стресс, да я и не настаивала. Мне нравились наши недолгие встречи. Говорила по большей части я. Сперва мне было неловко, я не знала о чём говорить. Первый раз меня и вовсе хватило только на то чтобы представить себя да Кирилла, который всегда сопровождал меня, в поездках в детский дом, и был рядом, и разговорчивостью, кстати, тоже не отличался.

Мы так и сидели, Ромка на стульчике, в той же столовой, которая сейчас была пуста, и я перед ним на коленках, и Кир позади. Мы смотрели друг на друга, я и ребёнок, и так меня тогда пробрало, от этого взгляда детского, но такого взрослого. Всё он понимал, просто не принимал ещё. Его психика огораживала его, не давала запуститься механизму разрушение, а вот понимание было.

Потом, через силу, я узнала у Кирилла подробности аварии, в которой погибли родители Ромки, и оказалось, что он нечаянно увидел репортаж по телевизору. Как раз шёл один из новостных каналов, и совсем не было цензуры, и там во всех жутких подробностях было показана спасательная операция, и Ромка узнал маму. Вот откуда в этих детских глазах, печать скорби, да только мозг ещё не может обработать столь жуткую информацию, и превращает её в дурной сон, чтобы его носитель выжил и не сошёл с ума.

Позже стало легче, я не ждала от него ответа, просто болтала, брала за ручку, и мы шли гулять, и я рассказывала про новый проект на работе, или про то, как ездила к своей тётушке, которой к слову, ничего пока не сказала, никому не сказала, пока не хотела, потом.

Рядом шёл Кирилл, и если я к нему обращалась, поддакивал, и дополнял.

За это время перелопатила столько литературы, столько детских психологов выслушала и поняла только одно, надо быть искренним, отрытым, слушать и слышать. Ребёнок сам решит, когда можно довериться.

Ирина Григорьевна попросила осторожно упоминать о совместной жизни, говорить об этом стоило издалека, и я порой рассказывала Ромке про пустующую детскую комнату, и про большую ёлку, что стояла в нашей гостиной.

Он молчал всё время, не считая коротких «да», «нет», когда требовался точный ответ, но на пятый раз, когда мы приехали, нетерпеливо схватил меня сам за руку, и потащил на прогулку, будучи совсем одетым. И это было маленькой победой в налаживании наших отношений.

В день, когда мы приехали его забирать, Кирилл сразу направился в кабинет к Ирине Григорьевне, а я пошла, искать своего мальчика.

Он был в игровой комнате, вместе с остальными детьми, но увидев меня, бросил всё и побежал навстречу. Сказать, что я была счастлива ничего не сказать. Я подхватила его на руки и обняла маленькое тельце, и втянула аромат его макушки, теперь ставший родным, примесь детского мыла, и чего-то сладкого, с горькой частицей казённого запаха, холодного и чуждого, который хотелось выдворить из этой композиции раз и навсегда.

— Привет, Ромочка, — пробормотала я, и осторожно поставила на ноги ребёнка, рассматривая, не напугал ли его мой порыв.

Нет, не напугал. Ромка, смотрел спокойно и открыто. Удивительно, как дети проникаются моментально лаской и заботой.

— Рома, хочешь поехать со мной и Кириллом, к нам? — спросила осторожно я, присев на уровень его глаз.

В них вспыхнул интерес, но он молчал, и я продолжила.

— А сюда не вернёмся, хочешь? — снова спросила, всматриваясь в голубые глаза.

Мы стояли в светлом коридоре. Детский дом тоже украсили к новому году, и теперь на стенах висели самодельные снежинки, и гирлянды.

— Дрей, — вдруг сказал Рома.

— Что? — я не поняла.

— Дрей, — уже совсем тихо и несмело, повторил он.

— Я не понимаю, прости, милый, — пожала я плечами и погладила худенькую ручку.

— Он говорит, Андрей. Это я, — вышел из игровой высокий подросток, и я уставилась на него снизу вверх, потому что так и сидела на корточках перед Ромкой.

Парень был высок, и тоже светлым, с короткой стрижкой, и голубыми глазами. И, несмотря на юность, он был, крепким, и выражение его лица было довольно таки сурово. На нем был простой спортивный костюм, и кроссовки.

— Здравствуйте, — поздоровался он, и я поднялась, озадаченно разглядывая его.

— Здравствуйте, — ответила, и совсем на инстинктах притянула Ромку к себе, но он оттолкнул меня, и наоборот спрятался за парнем, а тот по отечески потрепал его по голове, прижав к бедру.

— Вы хотите усыновить, Ромку? — спросил он.

Первым моим порывом было ответить утвердительно, но я сдержалась.

— Почему ты спрашиваешь?

— Ромка мой брат, — ответил Андрей, продолжая трепать макушку выгладывающего из-за него малыша.

— Брат? — изумилась я.

— Да, мой родной брат, мы вместе сюда попали, после смерти родителей, — ответил он ровно, и голос то у него тоже был такой не по-мальчишески низкий.

— Мне никто ничего не сказал, я не знала, — протянула я, пытаясь обуздать сумбур, творящийся в голове.