Никаких принцесс [СИ]

И, уже спеша к главному зданию — пролетая мимо студентов, теней-слуг, преподавателей, и фея-куратора — я понимаю, что солгала. Точнее, слукавила.

Любить — я не знаю. Мне важно знать, что будет с Дамианом, и я хочу, чтобы он был счастлив.

Но любовь?

Я не знаю…

Глава 4. Часть 2

На спец. курс в итоге опаздываю. Не сильно, на полчаса — пока я заблудилась, пока выяснила, где буду заниматься, пока нашла дорогу (Габриль не появился меня проводить, а я не позвала). Часы в открытой галерее, увитой вьюном и виноградом, показывают два тридцать, когда я со всех ног взбегаю по ступенькам, поскальзываюсь на последней, чудом не падаю, но отпускаю длинный подол платья, наступаю на него и слышу характерный треск рвущейся ткани. Кусок вышивки — фиалки на изумрудном фоне — остаётся на ступеньке.

— Извините, я опоздала! — восклицаю, ногой отбрасывая лоскут в траву, к милым, позванивающим на ветру колокольчикам.

— Спасибо, что вообще почтила меня своим присутствием, — спокойно отзывается стоящая у круглого стола…

— Мам?

— Добрый день, Виола, — мама огибает стол, подходит ко мне и, нахмурившись, изучает порванный подол. — Пожалуй, тебе стоит пройти ещё один курс подготовки: манеры. Принцесса никогда не опаздывает, никогда не бежит сломя голову и не запутывается в собственных юбках.

— Мам, а научи меня летать? Я тогда в два раза быстрее везде успевать буду, — и уже представляю, как стану, аки Супермен, рассекать пространство, когда мама отвечает:

— Виола, феи летают только когда это необходимо. И только когда они полностью постигнут свою магию. Тебе до этого ещё далеко. К тому же, во дворцах у людей так много красивых мелких вещей… Будет жаль, если рядом с ними объявится фея-недоучка.

Вот так мечты и рушатся.

— Садись, Виола, — маме словно нет дела до моего недовольства. — Давно пора начинать.

Мы начинаем, и если первые десять минут я ещё пытаюсь внимательно слушать, то уже через двадцать просто слежу, как по ближайшему ко мне виноградному листу ползёт улитка.

Мама читает по бумажке. Листов у неё много, читает мама невыразительно, скучно, с ошибками в интонации. Слова сливаются в сплошной поток — и не прекращаются, не прекращаются, не прекращаются, как улитка, которая ползёт, ползёт, ползёт…

— Виола!

— Да, мам? — зевая, я перевожу взгляд на неё. — А может, хватит на сегодня? Я уже и так сильно поумнела…

Мама с сожалением смотрит на меня — как на закоренелого двоечника, которому в будущем кроме метлы ничего не светит.

— И зачем же нужны дарители?

— Эм-м-м… Чтобы дарить?

— Что?

— Э-э-э… Мам, ну это скучно, эта твоя лекция. Ты сама её сочинила?

Мама бросает взгляд на записи у неё в руках. Поджимает губы.

— Их писала ещё моя мать. Твоя бабушка, Виола. Гортензия Ослепительная, от упоминания которой вздрагивают все короли этого мира.

— Она их тоже чем-то одаривала? — невпопад интересуюсь я, и мама со вздохом бросает листки на стол.

— Безнадёжно. Мне всё больше кажется, что отец тебя испортил.

— Не надо говорить плохо про папу, — огрызаюсь я. — Это ты нас бросила, а он меня вырастил. Он, а не ты, а теперь тебе не нравится результат? Сама виновата!

Мама отводит взгляд и с минуту тоже смотрит на вечно-ползущую улитку — достаточно долго, чтобы я пожалела, что сорвалась.

— Виола, давай я расскажу тебе всё ещё раз — но своими словами?

Я выдыхаю — кажется, ссора пока откладывается.

— Да, мам.

Мама садится в кресло напротив, зачем-то берёт мои руки в свои, ловит взгляд и начинает рассказывать. Наверное, это какая-то магия, но теперь я запоминаю чуть ли не каждое слово. Они врезаются в память, как бесконечные золотые волны маминых волос, и в этих волнах запутываются мои мысли: как она справляется с такими длинными волосами — ещё длиннее моих? Как у неё получаются так легко держаться? Почему она не тащит с собой толпы мужчин, каждый раз, когда где-нибудь появляется? Я вот без этого теперь не обхожусь.

Напоследок — после проверочных вопросов — мама учит меня, как держать под контролем «флер». Это то, отчего сходят с ума мужчины, это естественно для феи, как золотая пыльца… «А такая тоже бывает?» — удивляюсь я. Мама смеётся, проводит себя по волосам и показывает мне руку — золотую.

Присмотревшись, я понимаю, что и ткань её платья, которую я раньше принимала за золотую, тоже покрыта этой пыльцой.

— Она позволяет летать? Да? — вспоминая мультик про Питера Пэна, спрашиваю я.

Мама смеётся ещё веселее.

— Ну что ты, Виола. Нет, она образуется, когда мы колдуем слишком много и слишком часто. Загляни в мировую историю — раньше люди ловили фей именно из-за пыльцы. Пока не разобрались, что мы можем давать не только золото в маленьких количествах, но и наколдовать, например, целиком набитого этим самым золотом осла… — Мама устало закрывает глаза. — Знаешь, мне кажется, я погорячилась с этим спец. курсом, Виола. Ты не я, тебе нужно объяснять это иначе. Давай в качестве домашнего задания ты потренируешься и совершишь хотя бы пять добрых дел за эту неделю? Как думаешь, справишься?