Никаких принцесс!

В общем, я бессовестно объедаюсь, мама с бабушкой к концу завтрака и вовсе перестают меня замечать, и ничего странного я не вижу в том, что, когда сироп в моем бокале кончается, милый мальчик Рауль, подмигнув, приносит другой бокал с чем-то дымящимся и изумительно ароматным. Я интересуюсь, что это. Рауль беззаботно пожимает плечами и ставит бокал передо мной.

Ладно, наверняка какой-нибудь цветочный настой. Что еще может появиться на столе у фей?..

Но что-то меня настораживает. Не знаю что — я задумчиво верчу бокал в руке, раза три собираюсь отпить, и все как-то… Не знаю, какой-то холодок по коже. Неприятный.

Что-то я мнительная становлюсь. Но…

Рауль удивленно смотрит на меня, когда я прошу принести мне что-нибудь другое. Потом бросает взгляд на бабушку — та кивает ему, мол, отойди. А мне говорит:

— Пей, Виола.

— А что там? — повторно интересуюсь я. Ну не отравить же они меня собрались, в самом деле! Родная мать с бабушкой!

— Немного золотой пыльцы, немного фиалок, немного роз, — отмахивается бабушка. — Пей, тебе понравится, — и поворачивается к маме, непринужденно улыбаясь.

Но я ловлю виноватый взгляд мамы… Он многое мне говорит.

— Спасибо, бабушка. У меня аллергия на розы, — и поднимаю бокал, собираясь его вылить.

На меня падает золотистое облако, любопытные виспы с визгом шарахаются от стола, а моя рука замирает на мгновение… и подносит ко рту бокал.

Прелестно! Меня хотят напоить какой-то гадостью, а когда я разгадываю их злодейский план, они, вместо того чтобы извиниться, еще и заставляют меня эту дымящуюся бурду выпить. Магией. Родная мама с бабушкой! Куда катится этот мир?

От злости у меня прибавляется сил, и рука снова опускается, а пара капель из бокала падает на пол. Хотя бы паркет под ними не дымится. Уже стоит быть благодарной, да — не кислоту родной дочери и внучке подали.

Бабушка сжимает свои маленькие кулачки, смотрит исподлобья на меня и вся светится золотой пыльцой.

— Пей, я сказала. Глория, помоги.

— Виола, это для твоего же блага, — клишированно оправдывается мама и тоже светится.

Снова бокал у моего рта. Снова я пышу, искрюсь от злости и несправедливости — рука опять опускается. И так раз пять — туда-сюда.

В самом деле, это уже смешно!

— Сильная, — с неожиданным одобрением говорит моя добрая любящая бабуля. — Сильная — это хорошо. Виола, выпей по-хорошему.

— А по-плохому — как? — шиплю я в ответ.

Бабушка прищуривается, берет столовый нож, поворачивается к милому мальчику Раулю, хватает его за волосы, вынуждая встать перед ней на колени, и приставляет этот нож к его глазу.

— Мама, это уже слишком!

— Тише, Глория. Все средства хороши, когда цель ясна, — я тебя этому учила. Виола, мальчишка умрет, если ты не выпьешь.

— А как же твоя счастливая старость, бабуля? — Мой голос пугает даже меня: так ведьма должна проклинать обидевшего ее человека. Очень обидевшего, сильно.

— Найду другого, — невозмутимо откликается бабушка, а я встречаюсь с Раулем взглядом. И понимаю, что если не выпью, совесть будет мучить меня всю оставшуюся жизнь. А эффект от любого долговременного зелья, если верить здешним учебникам, длится всего год. Так что выбор очевиден.

Я встаю, беру бокал и пафосно, зато искренне говорю бабушке:

— Я тебе это еще припомню.

Та улыбается, и я, чтобы не видеть ни глаз Рауля, ни ее издевательской улыбки, опускаю взгляд в бокал, потом зажмуриваюсь и выпиваю.

Зря я встала. Голова начинает кружиться почти сразу, в ушах звенит, во рту привкус чего-то мерзко-сладкого… Как в тумане, я вижу, что бабушка отпускает Рауля, тот влюбленно смотрит на нее, они целуются, и бабуля говорит маме:

— Мы еще и не в такие игры играем, да, зайчонок?

Рауль счастливо улыбается в ответ.

Не знаю, почему мне становится нехорошо — то ли от этой сцены, то ли от зелья. Или от всего вместе.

Я оседаю на пол, роняя бокал.

Все-таки отравили…

— Мама, за что?.. — Я знаю, все эти клише глупо звучат, но это первое, что приходит в голову в такой ситуации и кажется удивительно уместным.

— Виола, — мама падает на колени передо мной, поддерживает мою голову, — так тебе будет лучше. Правда.

— Я тебе больше никогда верить не буду…

— Не говори так, цветочек…

— Для доверия есть масса зелий, — вставляет бабушка. — У меня в тайнике их полно.

— Мама, замолчи!

— Глория, я уже говорила, ты ее балуешь.

— Мама!

Как-то это неправильно: я умираю, а они ссорятся… Нет бы достойно на тот свет проводить… Ай, моя голова!

Я вскрикиваю: боль становится невыносимой. Мама что-то нервно спрашивает у бабушки, та отмахивается:

— Не волнуйся, Винсент — лучший зельевар тысячелетия и кругом мне должен. Он плохого не сварит.

И словно в подтверждение боль пропадает, а мне становится легко-легко, как после третьего бокала шампанского. Точно пьяная, я кое-как сажусь на пол, трясу головой — она потихоньку наполняется мыслями. Светлыми, добрыми мыслями: какой сегодня чудесный день, как солнце замечательно сверкает, какая у меня мама красивая…