Я вспоминаю глухое отчаяние, которое тогда чувствовала, и мне становится нечем дышать.
— У Дамиана бьётся сердце, я вернула его, живого, настоящего!..
— А мать ты вернула? Мир ты вернула?
— Верну, если вы перестанете мне мешать! Давайте… давайте договоримся? Герой выиграет поединок, но Дамиан останется жив — они же сейчас сражаются, и Дамиан сдастся, он обещал. Добро победит, вы же этого хотите?
— Дурочка, — ещё шире улыбается маг. — Он обманул тебя. Зло никогда не склонится перед добром. И нет, я хочу, чтобы оно полностью исчезло. А теперь прекрати тянуть время, подойди и дай мне руку. Это всё, что нужно, чтобы заклятие сработало.
Я закрываю глаза — на мгновение, больше нельзя: мне страшно. Но так хоть немного получается успокоить стучащее сердце.
— Вы лгали Артуру всё это время — вы думаете, добро должно себя так вести?
— Любое оружие хорошо для победы, — убеждённо отвечает Мерлин.
Да. Папа говорит про таких: «Фанатик».
— И я — зло?
Мерлин молча смотрит на меня. Под его тяжёлым взглядом я медленно становлюсь на колени.
— Видите. Раз я зло то не могу склониться, да? Но я склонилась. Я прошу вас, давайте уйдём! То, что вы хотите — безумие! Вы же убьёте целые народы, вы понимаете? У меня там в горах одних только троллей несколько тысяч — вы правда их спокойно убьёте?
— Глупая девчонка, — фыркает Мерлин. — Позволь прояснить: или эти самые народы, которые ты так любишь. Или умрёт герой. Поверь, я знаю, что говорю. Даже если Властелин склонится перед ним, битва всё равно будет, и первым убьют героя. Или, — он смотрит мне прямо в глаза. — Артур станет таким, как я.
— Как… как вы?
— Я был когда-то героем, но мой Властелин убил себя сам, и я не успел с ним сразиться. Ты видишь, что со мной стало? Ты хочешь, чтобы твой одноклассник стал таким же? — Мерлин улыбается. — Я умер тогда же, когда умер мой Властелин, и с тех пор вынужден скитаться по этому постылому миру, пока всё зло на свете не будет уничтожено.
Так вот о чём говорил Дамиан, что только герой может… Хм, а Туан тогда на что рассчитывал? Или не знал?
— Хорошо. Я дам вам руку и сделаю, что вы хотите. Но мы объединим желания, моё и ваше. Подходит?
Мерлин криво усмехается.
— Да. Давай руку.
Наверное, есть условие, что я должна сделать это добровольно. И я делаю — протягиваю ему руку, а Мерлин, приняв её, смеётся.
— Я же говорил, всё на свете переопределено. Было предсказано, что ты это сделаешь. — Под нами золотом горит магическая схема, а у меня перед глазами сверкает клинок. — И вот это тоже.
Испугаться я не успеваю. Только подумать: «Какая я дура, нашла кому верить!» И ещё — увидеть кинжал у своей груди. Тот, который недавно в темнице держал в руках Дамиан.
Потом Мерлин плавно оседает на пол, и его рука отпускает моё запястье.
— А ты, старик, так и не понял? — Ромион вынимает из спины Мерлина окровавленный кинжал, меньше и с ярче украшенной рукоятью. Криво улыбается, при этом тени уродуют его лицо, превращают в маску какого-то монстра. — Нет добра и зла. Это мы только думаем, что есть, а на самом деле нет. Если бы было, мой брат бы никогда не вернулся. А его невеста была бы мертва. Виола, с тобой всё в порядке?
— Вроде бы, — ещё задыхаясь, тихо отвечаю я.
А ведь я всё ещё выгляжу, как Снежная королева, причём очень уродливая. Но, пожалуй, не стоит удивляться, что Ромион меня узнал. Уж кто-кто…
— Ты должен был погибнуть, мальчишка, — шепчет Мерлин. — Кинжал в спину!
— Ну так я не герой, — хмыкает Ромион, водя руками по воздуху. — Это ты своему герою рассказывай, куда бить благородно, а куда нет. Сам-то… — Он замирает, глядя на развернувшуюся над полом картину битву. Той самой, на ромашковом лугу. — Виола, мне жаль, но он прав. — Коленопреклонённого Дамиана ловит Габриэль в моём обличье — одной рукой, другой демон хватает Артура. И армии сшибаются, точно волны. — Брат что-нибудь говорил тебе на этот счёт? Нет?
Я забываю, как дышать — одно дело смотреть все эти батальные сцены по телевизору, и совсем другое — знать, что там не актёры-массовка, а настоящие люди погибают. И не только люди.
Мерлин заходится кашлем, и я машинально поворачиваюсь на звук — в глазах старого мага боль. Пожалуй, единственное человеческое, что я в нём видела.
— Фея… — шепчет он, и на его губах пузырится кровь.
— О, звёзды, — выдыхает Ромион, снова поднимая кинжал. — Дай добью.
— Погоди! — Мерлин выставляет руку. — Стой… Фея, помоги. Дай руку…
— Ещё чего, — огрызаюсь я. — Чтобы вы меня второй раз обманули?
— Дай, — шепчет маг. — Ты говорила, что мы хотим одного. Покажи…
— Виола… — начинает Ромион, но я — не знаю зачем (а может, и правда всё предрешено?) — протягиваю руку и сама хватаю Мерлина за запястье.
Мгновение ничего не происходит, потом Мерлин тихо произносит — ровно и внятно — желание: «Пусть ни добра, ни зла не будет».
Золотом сверкает схема, и я, кажется, на пару мгновений теряю сознание, а когда прихожу в себя, Мерлин, улыбаясь, смотрит на созданную Ромионом голограмму: там солнце сверкает, тает лёд, и изумлённые воины оглядываются, бросают оружие, битва останавливается.