Никелевая гора. Королевский гамбит. Рассказы

— Но вы еще не совсем меня поняли, мистер Ланселот. Джонатан Апчерч, который сидит перед вами, — не простой пират. Я плавал с настоящими джентльменами, с людьми учеными и утонченными, и пользовался среди них самым большим уважением. Пусть вас не обманывает моя молодость. Горячий молодой человек, не ведающий страха смерти, может быть очень опасен, тем более если этот парень знает и латынь, и греческий, и бог знает что еще, и обучен прекрасным манерам, — такой парень может быть так опасен, что просто ужас! У меня друзья во всех концах земного шара, все люди важные, можете мне поверить: король Зулусии, например, или король Нируны, которых я как-то выручил в одной незаконной махинации на Золотом Берегу. Вы бы диву дались, если бы узнали, с какими только людьми не знается молодой человек, если он так богат, как я, — конгрессмены, адвокаты, губернаторы, актеры, маги (могу, например, назвать доктора Флинта или умопомрачительного Мердстоуна). Если со мной на этом судне приключится какая-нибудь неприятность… мне-то лично все равно, вы понимаете… На что остается надеяться несчастному пирату вроде меня? Только на скорую смерть и божье снисхождение.

Наверное, я переборщил. Мистер Ланселот раздраженно протянул руку за моей тарелкой и сказал:

— Кончай травить! Ежели ты пират, то я президент Линкольн. Да ты в жизни на милю от Бостона не отплывал.

— Считайте, как хотите, — говорю я, пожав плечами. И облизываю дочиста вилку, как учила меня моя хорошо воспитанная матушка.

А он уставил в меня указательный палец, огромный, как придорожный столб.

— Ну-ка, опиши мне Сингапур! А кто плавает капитаном на «Серебряном когте»?

Я улыбнулся эдак сокрушенно и дал ему немного покуражиться, а потом ответил на все вопросы. (Вот когда отцовы россказни пришлись мне кстати!) Мистер Ланселот был смущен. Он отвернулся, хмуря брови и теребя подбородок.

— Джентльмены ученые и утонченные, а? — проворчал он, направляясь к двери.

Я откинулся на спину и заложил руки за голову.

— Мы на корабле, бывало, иной раз разговаривали по-латыни, чтобы мозги не заскорузли. А то капитан вздумает погонять команду по логарифмам…

Он вышел и запер за собой дверь.

В тот вечер он принес латинское «Утешение философией» Боэция в кожаном переплете. Я словно бы между делом раскрыл Боэция и сразу погрузился в чтение, рассеянно поднося ко рту вилку. Когда я краешком глаза взглянул на мистера Ланселота, тот стоял, подавшись вперед, голову склонив на плечо и прищурив блестящие глазки, точно часовщик — он пытался определить, в самом ли деле я читаю или только притворяюсь.

— А может быть, я вовсе и не пират, мистер Ланселот, — сказал я, — а, скажем, например, школьный учитель. — И улыбнулся ему пиратской улыбкой Благочестивого Джона.

Мистер Ланселот склонил голову на другое плечо и прикрыл один глаз, разглядывая эту улыбку, как разглядывал бы скворец чугунного червя. Потом он подхватил мою тарелку, хотя я не успел ее очистить, и, ни слова не вымолвив, вышел.

Назавтра пищу мне принес и проверил повязку человек по имени Уилкинс. Был это, мягко выражаясь, не очень-то приятный субъект, хотя с обязанностями костоправа справлялся вполне. На китобойце всякий может вправить вывих, остановить кровь или приладить искусственную конечность. Все это входит в круг обязанностей китобоя, равно как, скажем, установка новых мачт у берегов Японии, если старые унесло штормом аж в Калькутту. В противоположность мистеру Ланселоту, который всегда был сдержан, как то приличествует старшему помощнику, Уилкинс, простой матрос, мог любого заговорить до полусмерти; при этом он вплотную придвигал к лицу собеседника свою плоскую физиономию под кумачовой налобной повязкой и, выгнув туловище, точно китайский борец, весь подергиваясь, хватал тебя пальцами за локоть, плечо, загривок — тут уж добра не жди. Это был человек, в которого словно ударила молния и все никак не могла найти выход, то и дело вдруг просверкивая в его взгляде. Был он полукровка, вернее, многокровка (негритянско-китайско-индейская и бог знает, какая еще, помесь), толстые африканские губы, постоянно растянутые в улыбке, угольно-черные глаза скошены под острым углом. Откуда у него такая фамилия — Уилкинс, — сказать не могу. Дело в том, что половина команды звала его Яванский Джим, а были и такие, которым он был известен как Ник Живая Ртуть. На мои вопросы он без дальних хитростей отвечал (сам при этом, однако, подмигивая и тем опровергая собственные слова), что, мол, никаких чернокожих рабов в трюме нет и что женщина отродясь не ступала на палубу «Иерусалима». Я вскоре догадался, что он прежде плавал с пиратами и приставлен ко мне для удостоверения моей пиратской личности. За дверью каюты я замечал на переборке длинную, изогнутую тень мистера Ланселота — он подслушивал.