Никелевая гора. Королевский гамбит. Рассказы

У Кэлли поползли вверх брови, она поколебалась, потом обогнула угол стола, подошла к Саймону и протянула руку, как бы желая до него дотронуться, но тут же ее отдернула.

— Будет вам, — сказала она почти нежно.

Джимми сказал:

— Дядя плачет.

— Тихо, — сказал Генри.

— Моя жена, — всхлипывал Саймон. — Господи…

Тогда Кэлли все-таки положила ему на спину руку и стала успокаивать, как ребенка: — Тш-ш, тш-ш, — но это прикосновение раскрыло все шлюзы его сердца, и он зарыдал. Совершенно неожиданно расплакался и Джимми, зашелся горьким плачем; и Саймон жестом человека, который сам едва ли сознает, что делает, вслепую протянул к его стульчику руку и стал похлопывать по перекладине, бормоча: — Благослови… несущественно… — перепачкал в желтке пальцы, и тут уж Генри тоже пустил слезу.

— Ну, ну, ладно, все в порядке, — с напускной строгостью сказала Кэлли, а тем временем слезы катились по ее щекам, и лицо ее, как прежде, оставалось изумленным. — Все будет в порядке, Саймон, мы позаботимся о вас; ну, хватит же.

Всю комнату заполнял свет солнца и запах кофе, благоуханного, как райская любовь, и Саймон высморкался. Генри снял очки и хотел было попросить у Кэлли носовой платок, но передумал и сходил за бумажной салфеткой, а чистый край потом дал Кэлли, и она взяла было, но, поколебавшись, вытащила себе новую.

— Саймон, — сказала Кэлли, — вы непременно должны посмотреть наш сад!

— Я тоже, — сказал Джимми, заранее готовясь состроить обиженную рожицу, если ему не разрешат.

Все засмеялись, даже Саймон (но жутким смехом, подумала Кэлли и в тот же миг, когда подумала, извинила его… почти), а Генри встал со стула и сказал:

— Джимми, покажи Саймону, где у нас кроличьи следы.

Генри вынул Джимми из стульчика, а Кэлли помогла Саймону встать и повела его к дверям так осторожно, словно он был древний, древний старичок.

— Благодарю вас, — сказал Саймон. — Простите. — Он высморкался, слегка расправил плечи, улыбнулся своей идиотской улыбкой и с порога глянул в зеленое утро. — Хвала, — сказал он. В морщины у него на шее въелась грязь, и волосы были давно не стрижены.

— Хочешь взять Саймона за руку, Джимми? — спросила Кэлли.

Джимми немного подумал, снизу вверх глядя на Саймона, а тот, осклабившись, взглянул на малыша и протянул ему похожую на клешню руку, которая безжизненно, как бы испуганно, застыла в воздухе. Джимми подумал и взял его за руку. Генри рассмеялся, и мгновение спустя Кэлли рассмеялась тоже.

4

К вечеру пришла мать Кэлли, помочь в закусочной. Это была плотная решительная маленькая женщина с седоватыми, стального цвета волосами, миловидным лицом и ямочками у локтей. О себе она говорила, что она «артистическая натура»: играла на органе в церкви и на пианино. Ей нравилось работать в закусочной, которую она склонна была считать скорее собственностью Кэлли, чем Генри. В «Привале» и в самом деле многое изменилось с тех пор, как Генри Сомс стал мужем Кэлли: стены заново окрашены, на полу новый линолеум, яркие искусственные цветы на столах. И у Кэлли тоже была артистическая жилка; этим она, вне всякого сомнения, пошла в дядю Эла — Эл был дядей ее матери и писал маслом сцены сельской жизни на вымышленные сюжеты… одна из его картин — она называлась «Летний вечер» — висела у Кэлли в столовой. Труд официантки Элинор Уэлс никогда не считала почетным, но ведь совсем иное дело, если хозяйка заведения твоя родная дочь, а среди столиков с важным видом снует твой родной внучек и вовсю размахивает ручонкой. Тогда это уже, как она выражалась, семейная столовая, люди ходят туда целыми семьями, и в один прекрасный день — как знать? — она, может быть, расширится и превратится в настоящий первоклассный ресторан вроде слейтерского «Каплуна на вертеле». Миссис Уэлс даже рискнула разок-другой упомянуть об этом в разговоре с Кэлли, и хотя та ничего не сказала в ответ, но услышать-то она услышала и, помяните мое слово, на досуге все обдумает. С тех пор Элли Уэлс, отправляясь в «Привал», облачалась в черное платье, приличествующее хозяйке гостиницы, и белый передничек, купленный специально с этой целью, и все, что она делала, было исполнено грации. Фрэнк, ее муж, заметил по этому поводу (присовокупив полдюжины словечек, повторять которые Элли не считала возможным): «Недаром все зятья терпеть не могут тещ», — но что он смыслит? Разве он способен понять Генри Сомса так, как она? Генри ценит ее помощь, он с уважением, с искренним уважением к ней относится. Ее доводы он всегда выслушивает очень терпеливо и внимательно (хороший человек, действительно хороший человек) и если подумает как следует, то почти всегда с ней соглашается (чего с Фрэнком не случалось отродясь). Собственно, поэтому она и явилась нынче в закусочную.

Но говорить она ничего не стала.