НикитА

С чувством помотав головой, я поставила одну ногу на сиденье стула.

Домашнее платье задралось донельзя, моя белая ляжка сияла ярче старомодного кухонного светильника.

Мама отсутствовала в ночной смене, с ее намечающимся мужем мы остались вдвоем до самого утра.

Это меня не напрягало.

Наш старый дом врос в землю, цоколь ушел под асфальт, крыльцо подъезда имело всего одну ступеньку.

Окна тут были огромными, многопереплетчатыми, квартира – комната и кухня – представляла собой аквариум, выставленный на панель.

Днем мы жили за плотным тюлем, как в гробнице под саваном. С наступлением темноты и включением света сетчатая ткань не помогала, приходилось задергивать тяжелые пыльные портьеры в палец толщиной.

Они полностью отъединяли утлое убежище от окружающего мира.

И если в этот момент за непроглядными окнами не вопили пьяные и не бухала музыка из чьей-нибудь машины, становилось непонятно: на первом этаже мы находимся, или где-то на крыше, или вовсе в глухом подвале.

А иногда казалось, что это уже тот свет, а не этот.

Сейчас мы с Олегом сидели на кухне и гоняли чаи, в последнее время я пристрастилась к таким вечерам при мамином отсутствии.

Кухня, насмерть задраенная и освещенная тусклым горшком на витом шнуре, напоминала отсек подводной лодки, каким я его представляла.

К этому стоило добавить, что Олег мне нравился. По крайней мере, мне было с ним интересно.

И более того – принимая душ при отсутствующей по ночному дежурству маме, я не защелкивала задвижку на ванной двери.

Я знала, что Олег близко – то ли на кухне, то ли в комнате, то ли в коридоре.

Но была уверена, что он ко мне не вломится, даже не заглянет в щелку.

Хотя относительно последнего… я предпочла бы не говорить, не будучи способной разобраться в своих желаниях.

В последние времена я все чаще не понимала саму себя.

По возрасту Олег относился к поколению родителей: он был года на три старше мамы, то есть приближался к сорока – и мне было положено обращаться к нему на «вы

Что я и делала в первое время, но потом как-то переключилась к «ты» и стала обращаться с ним как с ровесником.

Во всяком случае, рядом с ним я не фильтровала свой лексикон.

И, кроме того, не опасалась сиять перед ним разными частями своего тела.

Я почему-то знала, что он не сделает со мной ничего против моей воли.

– Школьные учителя – уёбки по определению, – подтвердил Олег.

Я кивнула.

Я была совершенно согласна.

Школу я не любила, учителей ненавидела.

Ни один – точнее, ни одна – из них не мог дать мне ничего полезного.

– Во-первых, учитель всегда прав и потому никогда не относится к себе критически. А во-вторых, у него нет развития. Каждые пять или шесть – или сколько там в нынешней школе – лет возвращается к дебилам прежнего возраста.

– Это ты точно, – я кивнула еще раз. – Насчет дебилов. И вообще школа мне нафиг не нужна.

– Согласен. Вместо того, чтобы учить выживанию в условиях России, непригодной для нормального человека…

– И от залёта по дурости, – вставила я.

– И от него тоже… – Олег вздохнул. – До сих пор, насколько я знаю, заставляют читать всякую чепуху вроде «Героя нашего времени

– Ну да. «Княжна Мери мечтает о хере». Но это еще не все. Ты даже не представляешь, какая лабуда стоит в школьной программе. В седьмом классе, например, мы изучали «ВасилияТеркина

– Да уж… Слов нет.

– Правильно, – я с чувством кивнула. – Пустая трата времени. То же самое, как бы заставили ватными дисками мыть школьный коридор.

– Не ты одна считаешь, что нынешнее обязательное среднее образование – миф.

– Какое образование? – устав сидеть с поднятой ногой, я снова расположилась по-нормальному. – Класса до восьмого еще чему-то как бы учили. Весь девятый зубрили к ОГЭ, как автоматы. В десятом вообще было не пойми что. В одиннадцатом, не сомневаюсь, будет то же самое ради ЕГЭ, одна показуха и больше ничего.

– По большому счету, нынешний школьный аттестат лучше просто купить. А время, освободившееся от школы, отдать изучению того, что нужно – не у пенсионерок в вязаных платьях, а в интернете.

– Слушай, Олег, очень умная мысль. Ты вообще гораздо умнее, чем я думала.

Я расправила платье на коленях.

– Ты кто, вообще? Я ведь про тебя ничего не знаю.

– В каком смысле «кто»? – переспросил мой потенциальный отчим. – Я…

Замолчав, он поднял с блюдца чашку, расписанную синим по белому, отхлебнул, поставил, помолчал еще.

–…Человек.

– Я вижу, что ты – человек, а не обезьяна, – подтвердила я. – Кто ты по жизни? Кто ты есть? Кем ты сейчас работаешь?

Вопрос девчонки серьезному мужчине мог казаться бредом.

Но я заботилась о будущем своей мамы.

И, ясное дело, о своем.

– Когда воротимся мы в Портленд, мы будем кротки, как овечки…

– задумчиво проговорил Олег.

– В какой Портленд? – не поняла я и закинула ногу на ногу.

В таком положении мои коленки были столь хороши, что от взгляда на саму себя мне иногда хотелось стать лесбиянкой.

– Да ни в какой. Бывшая жена любила петь эту песню и у нее был ангельский серебряный голосок.

– Она была маленькая?