Никита и Микитка

По знаку печатника сын его вместе с Микиткой вынули доску с набором из-под пресса и отнесли на стол к окну.

Сам Иван Фёдоров снял матерчатую рамку, которая прижимала бумажный лист к набору. Осторожно вынул деревянные шипы — иголки. Потом медленно, осторожно отодрал лист с доски.

Высокий, отставив на каблук одну ногу, весь освещённый солнцем, стоял он у окна, рассматривая только что полученный оттиск.

Слева, вверху листа, красной краской вился узорчатый рисунок, изображавший большую букву «Г».

— Глаголь, — произнёс в тишине звонкий голос Утемиша.

Он незаметно уже подобрался к печатнику и впился чёрными блестящими глазами в волшебный лист. Печатник улыбнулся мальчику. И все вдруг разом заговорили, зашумели.

— А вот, поглядите, как такие узоры получаются.

У другой стены за узким длинным столом под окном сидели два человека. Они, не отрываясь от работы, взглянули на гостей, поклонились и продолжали своё дело.

— Вот это знаменщик: он гусиным пером наносит узор на дерево. Что резальщик вырежет прочь, то на листе белым окажется, что оставит — красной краской обозначится.

Тонким острым ножичком резальщик удалял из деревянного квадратика мельчайшие стружки. На дереве проступал замысловатый рисунок из цветов и листьев.

— А буквицы эти откуда берёте? — полюбопытствовал Филатыч.

— Да всё оттуда же. Своими руками производим. Резальщик по рисунку режет, а мы с Петром Мстиславцем отливаем их из свинца. Словолитня наша помещается в подвале. Одначе я вас туда не поведу. Угарно там от горна с угольями, где свинец плавится, да и тесно.

Никита ходил за Микиткой, не сводя с него глаз. Ему казалось, что Микитка стал и выше и старше. Он даже побаивался его чуть-чуть.

— Микитка, а ты царя видел?

— Видел, — важно ответил Микитка. — Сюда он приходил. Я ему для показа доску с буквицами в станок так же вот задвигал. Он страшный, глазищами так и зыркает.

— Ишь ты! Вот ты какой теперь! — восхищённо шепнул Никита.

Иван Фёдоров на прощанье ласково погладил круглую головёнку Утемиша своей большой, чёрной от свинца и краски рукой, ущипнул легонько за ухо и сказал потом ребятам такое напутственное слово:

— Чтение книжное — добро великое. Когда читаешь книгу, не спеши дочитать, но уразумей сперва, о чём в ней говорится. Краса воина — меч острый, корабля — ветрило, а мужа государственного — знание книжное. Наш народ книги полюбит и их сбережёт.

Письма из столицы домой

Прошло полтора года, как Микитка покинул родной дом. Один из возчиков, ездивших из усадьбы «Весёлые пеньки» в Москву, привёз письмо от учителя к матери княжича Никиты. Мастер Кузьма Демьяныч писал так:

«Всемилостивейшей княгине, Арине Федосеевне, её холопишко Кузьмёнок радоваться и здравствовать много лет желает.

Сообщаем, что с божьей помощью ваше благоумное чадо, княжич Никита Петрович, в книжной хитрости от нижней ступени на вышнюю восступает. Он уже изучил все 44 буквицы, читает двоесложные и троесложные словеса, одолевает начало «Азбуковника» и радует очи взирающих на него.

Ещё молим вашу княжескую пресветлость не забыть раба вашего, мастера Кузьмёнку, и прислать некоторую толику от обильных даров: маслица, рыбицы сушёной, яичек и птах водоплавных, либо иного, чем милость ваша соблаговолит меня облагодетельствовать.

Пребываю вашей княжеской пресветлости раб и молитель Кузьмёнок, книжный доброписец и школьный мастер».

Тот же возчик побывал на государевом Печатном дворе и привёз оттуда письмецо Микитки к матери и деду.

Мать положила в лукошко пяток яиц и пошла к церковному пономарю. Тот переложил яйца в свою деревянную миску, важно развернул скрученный трубочкой листок, расправил его и медленно, с расстановкой прочёл:

«Моей мамане, Василисе Кондратьевне, и деду, Касьяну Гавриловичу, сын и внук Микитка низкий поклон бьёт и желает много лет здравствовать.

Я теперь заделался учеником на Печатном дворе под началом диакона Ивана Фёдорова, ко мне дюже ласкового. Он мне подарил свою кожаную опояску и передник, чтобы я сажей не измазался.

Для печатания книжиц сделаны станки из дерева, отменно прочные. На этих станках печатаются чёрной и красной красками разумные книжицы, я их все читаю. Работать мне здесь более по сердцу, чем на козла деревянного ложиться. Да и никакого козла здесь нету.

Ежели наши возчики сызнова в Москву поедут, приезжайте, маманя или дедушка, с ними меня проведать и привезите ржаных лепёшек и яблок мороженых. Мне же отсюда уехать нельзя. А охота вас повидать большая и снегирей бы половить.

А больше мне писать нечего, да и работы много.

Ваш покорный сынишка и внучонок Микитка».

Мать Микитки всхлипнула, вытерла слезу концом полинялого платка, которым была повязана её голова, поклонилась в ноги пономарю и отправилась домой.

Вечером, разговаривая с дедом Касьяном о Микитке, она спросила:

— А что это за козёл деревянный?

Дед Касьян, поморщившись, отмахнулся рукой:

— Эх, матушка, лучше не спрашивай! Все мы на козле побывали, холопские спины батогами мечены! — И добавил: — Микитка наш, видимо, попал к мастеру доброму, в работе преуспевает и в жизни не пропадёт.