Никита Хрущев. Пенсионер союзного значения

Мы уже стали привыкать к этой, столь невяжущейся с привычным образом отца, бесцветной реакции на непрекращающиеся уколы. Казалось, ничто его больше не волнует — на дачу так на дачу, в Сибирь так в Сибирь.

Сидевшая рядом мама заволновалась:

— Как же так, завтра уехать и не возвращаться? Ведь мы даже вещи собрать не успеем!

Отец никак не реагировал на эти слова, а Сергей Васильевич пояснил, что это распоряжение касается только отца. Члены семьи могут бывать здесь, когда им угодно, пока нам не будет предоставлена другая квартира в городе.

Итак, отцу приказано покинуть Москву. Эта уловка была вполне естественной, ведь дорога в город с дачи занимает около часа. Возможность неожиданного появления отставного премьера в нежелательном месте, таким образом, резко уменьшалась.

На следующий день мы переехали на дачу. Отец оставался там безвыездно до переезда в Петрово-Дальнее, если не считать редких поездок в поликлинику.

16 ноября 1964 года открылся очередной Пленум ЦК. Именно на нем отец предполагал обсудить новую Конституцию. Теперь Пленум занимался совсем другими делами: объединили разъединенные Хрущевым областные комитеты партии, решали кадровые вопросы, «хрущевцы» изгонялись из власти, на их места приходили лица, особо проявившие себя в период подготовки перемен во власти.

Отца, хотя он и оставался членом Центрального Комитета, на Пленум не пригласили, более того, ему позвонил заведующий Общим отделом ЦК Малин и, запинаясь, передал «просьбу» в Свердловском зале Кремля не появляться.

Не пошел на Пленум и Аджубей, но его, в отличие от отца, как оказалось, ждали. Когда выяснилось, что Алексей Иванович отсутствует, Брежнев послал за ним нарочного. Алеша до смерти перепугался, на Пленум он шел как на Голгофу, понимал, что с ним решили расправиться, рассчитаться за его близость к отцу, за «чрезмерную» активность, за демонстративное игнорирование прямого начальника Михаила Андреевича Суслова, за то, что он якобы претендовал на пост министра иностранных дел. В общем, причин для волнения набиралось предостаточно. Что навоображал себе впечатлительный Алеша по пути в Кремль, знал только он сам.

В то время в Москве много судачили о том, что говорил Аджубей, как он себя повел, почему-то делался упор на том, что он не собирается разводиться с моей сестрой. Это ставилось ему в заслугу, в сталинские времена подобное «вольнодумство» могло окончиться очень печально.

А как все происходило на самом деле? Давайте обратимся к стенограмме. Итак, мы в зале заседаний Пленума ЦК, председательствует Брежнев, на трибуну приглашают растерянного Алексея Ивановича.

«БРЕЖНЕВ: Я повторю, что Президиум ЦК КПСС рассмотрел вопрос о т. Аджубее и принял предложение внести на обсуждение Пленума ЦК вопрос о выводе т. Аджубея из состава членов Центрального Комитета за допущенные им ошибки в работе и поведении, это нужно сделать в соответствии с Уставом путем тайного голосования. Товарищ Аджубей здесь присутствует, я хочу спросить т. Аджубея: имеет ли он что сказать или нет?

АДЖУБЕЙ: Во-первых, я хотел объяснить товарищам, что я не присутствовал на первой части Пленума потому, что меня не предупредили, а не из неуважения к собравшимся.

Я очень глубоко и серьезно воспринял критические замечания товарищей в свой адрес, очень справедливые замечания. Я был горд, что мне пришлось присутствовать на таком замечательном Пленуме, каким был октябрьский Пленум, где снимали Хрущева. Я молодой в политическом отношении человек, многие вещи, которые говорились… не только полностью соответствуют моим партийным убеждениям, но это, товарищи знают, в той мере и по той возможности, которыми я располагал, я говорил это и товарищам. Больше того, даже тот вопрос, который обсуждается сегодня, об объединении надуманных сельских и промышленных органов, мы брались писать и тогда, когда речь шла…»

О чем и когда шла речь, так и осталось для слушателей неясным.

Алеша резко сменил тему: