5/IV— 77 г. Сережа развелся с Галиной Михайловной.
Лена (рождения 1937 года) кончила юридический факультет Московского университета. Работала один год в уголовном розыске г. Москвы, затем в научно-исследовательском институте (экономики США), училась в аспирантуре. Диссертацию не защитила. Вышла замуж за Виктора Викторовича Евреинова и через 5 лет умерла (14/VII 1972 года) от красной волчанки.
Дочь Юлия Никитична Хрущева (Юля старшая) родилась 21 января 1916 года.
После школы училась на географическом факультете Московского университета, но ушла со 2-го курса, заболела тяжелой формой туберкулеза. После операции на легком ей наложили пневмоторакс, с ним она уехала в эвакуацию в 1941 году в г. Алма-Ата, где тогда работал ее муж Виктор Петрович Гонтарь. После войны она жила в Киеве (муж — директор театра Русской драмы, а затем — Оперного), училась на курсах Хозяйственного актива, до 1970 г. работала в лаборатории Института Богомольца.[79] Детей не имела. После переезда в 1950 г. всей семьи в Москву Юлия Никитична осталась с мужем в Киеве.
Юлочка (Юля младшая) рождения 22/1-1940 года, дочь погибшего на войне Леонида Никитича, росла с нами. Мать ее, Любовь Илларионовна Сизых, была несправедливо репрессирована в 1942 году и пробыла в сталинских лагерях до середины 50-х годов. После школы Юля пошла на факультет журналистики Московского университета, работала в Агентстве печати «Новости», затем в театре им. Вахтангова заведующей литературной частью. Неудачно выходила замуж в 18 лет, на II курсе университета за Николая Шмелева,[80] разошлась и вышла замуж за Льва Сергеевича Петрова[81] — журналиста АПН. Родила двух дочерей, Нину и Ксению. К сожалению, муж Лева рано умер от болезни почек (1970 г.).
Жили мы в Москве сначала на ул. Грановского, а впоследствии в особняках (№ 36 и 40) на Воробьевском шоссе. Много времени занимали разные дипломатические дела — поездки, приемы. Дети росли без особого нашего внимания, учились хорошо, считалось, что все в порядке.
Дома с понедельника на вторник ночью у него был сердечный приступ, с 2-х до 5 часов ночи. Сначала он сам себя лечил, ходил по дому, разбудил меня после 4-х часов. После приема таблетки нитроглицерина в лежачем положении боль в сердце отошла. Когда стал засыпать, я хотела погасить свет настольной лампы у кровати, — не велел. Сказал, что ему почему-то страшновато в темноте. Я сказала, что посижу в кресле, сидела примерно час. Н. С. уснул, даже всхрапнул, через какое-то время проснулся, погасил свет и велел мне уходить спать. Сказал, что все прошло, он тоже будет спать. Было уже светло, 6 часов утра. Я ушла, спросила, оставить ли дверь открытой. Ответил: «Как хочешь». (Перед тем в течение некоторого времени — 11/2 часа — 2 недели он сам оставлял дверь открытой, несмотря на свет из прихожей комнаты, на шум моих шагов, шелест газет и разные шумы. Тогда еще не топили, начались дожди, было холодно, но, может быть, он уже тогда начал бояться темноты, а сказать не хотел?)
Я поднялась в 8 часов и все боялась заглянуть к нему в комнату, чтобы не прервать сон. Зашла в 10–30. Проснулся, спросил время, бодрый, сказал, что хорошо выспался, пошел умываться. Вернулся из ванной опять с болью в сердце. Попросила лечь в постель, дала нитроглицерина, боль сразу не прошла. Позвонила доктору. Владимир Григорьевич сказал, что надо класть в больницу, что он приедет с сестрой и заберет его. Я говорю доктору, что надо же спросить Н. С., чтобы его не волновать неожиданно. Владимир Григорьевич согласился, ждал у телефона, пока я спрашивала. Н. С. сказал, что, пожалуй, стоит лечь в больницу, хотя и не хочется — последние хорошие дни осени, но что мы будем делать с тобой (со мной), если опять будет приступ ночью?
Одели его, опять заболело сердце, дали одну таблетку нитроглицерина, через короткое время — вторую, стало легче. Перед выездом сестра сделала инъекцию промедола, боль прекратилась.