Никита Хрущев. Реформатор

Пришлось мне вмешаться, пояснить, что, к примеру, Королев общался не со «своим» клерком в Госкомитете, как того требует схема, а звонил напрямую Хрущеву. В случае одобрения предложений конструктора они вместе продавливали бюрократию и не снизу вверх, а сверху вниз, да еще всем весом первого лица в государстве. Энтропия отступала, и все начинало крутиться.

К чему я это рассказал? Подполковник Смит сообразил, что столь сложная централизованная бюрократическая структура в принципе неработоспособна, а вот Косыгин, к сожалению, этого не понимал в 1965 году и не понял до конца дней своих. Все силы он тратил на усовершенствование бюрократии, встраивание новых вертикалей и параллелей.

У меня к Косыгину-бюрократу и Косыгину-человеку двойственное отношение. О бюрократизме его я уже высказался, в нем корни его личной драмы государственного деятеля. Если же говорить о человеческой порядочности, то я среди знакомых мне политиков высокого ранга, кроме, естественно, отца, назвал бы Куусинена и Косыгина, да в какой-то степени Микояна. Из незнакомых — Николая Ивановича Рыжкова. Больше никто на ум не приходит.

Теперь несколько слов о последней трети реформы Косыгина.

Для начала процитирую Белкина, свидетеля и участника подготовки этого раздела доклада нового председателя правительства. «Сместили Хрущева, и новые руководители страны занялись прежде всего ликвидацией хрущевского наследия — упразднением совнархозов и воссозданием отраслевых министерств, — пишет Виктор Данилович. — Тем не менее, Косыгину, до последнего времени всячески тормозившему реформу, на новом посту пришлось заняться ею. Он создал комиссию во главе с заместителем председателя Госплана Анатолием Васильевичем Коробовым. Заместителями к Коробову назначили бывшего члена комиссии Ваага, заместителя начальника ЦСУ СССР Ивана Степановича Малышева и академика Трапезникова, нашего с Бирманом коллегу и единомышленника. Что было в его силах, Малышев из проекта ГКНТ (о нем я писал в предыдущих главах) сохранил, и в урезанном виде Косыгин его озвучил на сентябрьском Пленуме ЦК КПСС».

Как это порой случается в жизни, Косыгин, против воли, унаследовал от Хрущева вместе с постом главы правительства и его «ересь». Алексей Николаевич понимал, что от него ждут стимулирующего экономику решения и одним восстановлением министерской бюрократии не обойтись. Он, естественно, знал об эксперименте и понимал, что полностью его результаты проигнорировать не удастся. Дело зашло уже слишком далеко. Так обстоятельства заставили его приобщиться к «хрущевской реформе». Благодаря этому Косыгин прославился, и совершенно справедливо прославился своей «косыгинской» экономической реформой, давшей, пусть на время, пусть ограниченную, свободу директорам предприятий.

Перечислю кратко уцелевшие после всех утрусок и редактирований осколки от «хрущевской реформы». Сократились спускавшиеся предприятию сверху плановые показатели. Его работу теперь оценивали не только по реализации продукции, но и по прибыли. Предприятию позволили самому распоряжаться сверхплановой прибылью, расходовать ее на премии, развитие производства, улучшение быта работников. По результатам года, если его закончили успешно, всем выплачивали дополнительный месячный оклад, «тринадцатую зарплату», плюс предусматривались еще кое-какие менее значительные свободы и льготы.

Дарованная директорам предприятий «воля» ограничивалась утвержденным наверху, в министерствах и Госплане, объемом реализации продукции, ее номенклатуры, фондом заработной платы, суммой еще только предполагаемой прибыли и будущей рентабельности, суммой обязательных платежей в бюджет и получаемых из бюджета ассигнований, а также объемом централизованных капиталовложений, планом по освоению новой техники, основными показателями материально-технического снабжения. В результате от намерений отца свести отношения предприятия с государством к отчислению последнему заранее оговоренной части прибыли, в косыгинской реформе остались рожки да ножки.

Прочитав доклад Косыгина, академик Трапезников горько пошутил: «Если из лучших швейцарских часов вынуть пару колесиков, они перестанут показывать время». Так произошло и с реформой, к сентябрю 1965 года из нее выковыряли не одно «колесико».

Одной из самых чувствительных потерь стал окончательный отказ от «цен единого уровня», предусматривающих прозрачные отношения производителя и потребителя, возврат к «сталинской» схеме «перекрестного опыления» отраслей, волюнтаристского, не побоюсь этого слова, перераспределения центром ресурсов от эффективно работающих предприятий к убыточным. Уже одно это ставило крест на стратегических перспективах реформы.

Когда изобретатель «цен единого уровня» профессор Белкин сунулся к вновь назначенному в октябре 1965 года председателю Госплана Байбакову со своими предложениями по реформе цен, тот, не дослушав, буквально выгнал его из кабинета. Больше Белкин ни в Госплан, ни в Совмин не совался. Ему оставалось только делиться своими обидами с нами, его коллегами по Институту электронных управляющих машин.