Никита Никуда

Телеграмма, полученная мной суток трое назад, привела бы в восторг филологию. Семиотика вкупе с семантикой долго грызли бы карандаши, добиваясь ясности. Телеграмма ввергала в скорбь, будила воображение, в тупик ставила и меня, и всех, кому я ее показал. Но только не телеграфистку города Съёмска, которая приняла подписанный неким Мотнёвым бланк. Впрочем, если оплачено, почему б и не принять, пожав плечами для очистки совести.

'Умер в запое запое запое племянник Антон рукав отхватили покойники нах паяльник находится зпт в тумбочке им ими и пытан тчк король не узнал на монете свой профиль чеканщик казнен тчк с вас 400 ибо доски мои за гроб по гроб жизни Мотнев'

Тройной запой указывал на продолжительность мероприятия и, как хотите, звучал, словно запев. Или бодрый рефрен, отчего и глаголу умер как-то не верилось. Фраза про короля явно выхвачена из другого текста и с паяльниками и покойниками не сочеталась смыслом никак.

Странно, как вообще телеграмма меня нашла в столь краткие сроки, ибо в адресе значилось некое Тамбовское обло, хотя город был вписан относительно верно: На-Дону-Ростов. Однако вместо Геннадия, каковым я считался с рожденья, адресовано было Евгению. Возможно, одну в Тамбов отправили, применив к подателю, по гроб жизни Мотневу, специальный тариф. Фамилия, впрочем, была моя, то есть Петров, но в Ростове вкупе с Тамбовом - сколько таких?

И вот - рыжий пес бежал краем платформы, поезд же замедлял ход. Я хмуро оценил движение вагона относительно пса и относительно берега, на который через минуту мне предстояло сойти. Склонность моя к наблюдательности, привычка выводить умозаключения из незначительных фактов зачастую удручают меня. Насколько всё относительно в этом мире, размышлял я. А ещё и встречающие сновали - относительно перрона, меня и друг друга. С крон, словно с трона, турнуло стаю ворон, демонический вид которых нагонял уныние. Как хаотично всё. Что ни возьми за точку отсчета в своем движении по миру, все равно окажешься в дураках.

Я вытряхнул эти мысли. Пес убежал в начало состава. Поезд замер после непродолжительных судорог, дернувшись напоследок так, словно ему переломили хребет.

Еще полчаса назад я не знал, что сойду именно здесь. Да и сейчас не был вполне в этом уверен. Билет взят был до Съёмска, бывшего конечной станцией.

Имея сорок лет за плечами, я научился не поддаваться внезапным импульсам, оставляя время на размышление. Иной внутренний советчик, притаившийся на уровне третьего или четвертого я, может намеренно ввести в заблуждение. Бывает, что морочат внутренние голоса. Я еще поразмышлял минут пять, зная, что поезд стоит здесь долго. Неосознанная тревога, возможно, ложная, не оставляла меня. Покуда рок принимает решение - как на это решение повлиять?

Маневровый тепловоз, мордой напоминая индейца в боевой раскраске, выгуливал вагоны по второму пути. В другом окне был виден зеленый дырявый забор, обшитые досками строения того же цвета: пакгаузы, склады, депо. Здание вокзала мы проехали.

Если я останусь и продолжу путь, то еще засветло буду на месте. Вот именно: засветло. А надо бы тихо, втайне от всех. Но не хотелось подвергать себя дополнительным приключениям, покинув комфортабельное купе.

Я все-таки подхватил сумку, встал. Кивнул плюшевому медвежонку, забытому какой-то мамашей и ее малышом. Проходя вдоль вагона, убедился, что он почти пуст. Пассажиры с саквояжами ссаживались на перрон. Следующая станция и была конечной. Тех, кто всегда следует до конца, не бывает много. Однако, чтобы заглянуть за грань, надо к ней хотя бы приблизиться. Я сошел.

Пес, ошалевший от удачной охоты - такого зверя удалось затравить - встал поодаль, высматривая себе новых врагов. Выглядел он забавно в своем ложном величии. Я ему улыбнулся, изъявляя готовность дружить, но он взъерошил шерсть и молча показал клыки, однако с места не двинулся. Ну и псина. Наверное, псих. Смотрит косо, укусит вот-вот. Нервы, однако, у него крепкие. Я отступил, погасив улыбку, принятую им за оскал. Животные не любят, когда над ними смеются. Тем более, когда угрожающе скалятся им.

Вокзальное радио потребовало тишины и огласило отбытие. Пассажиров, оставшихся от поезда, разобрали встречающие.

Внутренний интерьер вокзала остался нетронутым с тех пор, как я был здесь последний раз. Те же гнутые сиденья в маленьком зале ожидания, то же их количество, так же они пусты. Те же копии живописи в позолоченных рамах на полстены: Рожь золотая, Утро в сосновом бору, даже Ленин в Шушенском. Прогнав воспоминания, пережитки прошлого, я прошел его сквозь и вышел на привокзальную площадь. Наружный вид здания и вовсе пришел в негодность. Зеленая краска облупилась, доски отстали, но ремонтировать его никто не собирался, поскольку рядом возводилось новое, кирпичное, предполагавшее два этажа. Строителей не было видно. Может быть, понедельники у них нерабочие.