Никита Простота

Он сделал отчаянную попытку перемахнуть через плетень. Но плетень поднимался высоко и не на что было опереться. Одна жердь выставилась торчком, как пика. Никита схватился за нее и навалился всей тяжестью, чтоб подняться вверх. Жердь обломилась.

— Все ж таки не дамся! — упрямо повторил он. — И в кутузку не пойду!..

С обломком в руке он приготовился к обороне и стал ждать.

— А-а… Это ты! — обозленно и резко прохрипел урядник. — Ты што же это, сукин сын!.. Смеяться, што ли, вздумал?.. А?.. Лазь тут за тобой по сугробам, словно за зайцем!..

Никита молчал… Урядник приблизился уже настолько, что можно было рассмотреть его ощерившийся рот и лихие, закрученные на кончиках усы.

Не давая себе отчета в том, что делает, Никита поднял руку с жердью и оборонительно замахал ею перед собой…

— Вот ты как… Хорошо же! — свирепея, зарычал урядник.

Он вынул шашку и целиной обогнул Никиту с левой стороны.

— Эдак! — ответил Никита. — Чего я тебе помешал? — И он опустил жердь.

Жердь ткнулась в снег и зарылась концом, поднимая седую морозную пыль. Прошло всего мгновенье. В бледном скупом свете месяца блеснула сизая обнаженная шашка.

— Получишь ты у меня памятку! — яростно напирал на Никиту урядник.

Шашка ударилась с коротким, тупым звуком. Никита только успел всплеснуть перед собой руками. Всем своим нутром не вскрикнул, а как-то глухо выдохнул:

— А-а-а-а!..

Затем все стихло. Только по примятому разрыхленному снегу синели неровные холодные тени.

Урядник распаленно и зло продолжал сжимать в руке опущенную шашку.

— Мало вас учат, бузуковых детей!..

Когда же около тела Никиты показалось на снегу темное расплывающееся пятно, урядник сразу понял то нелепое и страшное, что случилось. Он мгновенно осел всей своей громадной фигурой, расставил странно руки и выронил шашку.

— Как же это так?.. А?.. Как же так?..

Растерянно придвинулся к Никите, нагнулся и впился в него рассматривающими глазами. Пятно крови росло все больше.

— Ну, ты што ж!.. Э-эй?.. Вставай!.. — дрогнувшим голосом сказал урядник, не веря еще тому, что так легко и просто убил человека.

Осторожно потянул его за ворот. Пальцы в тугих, вязанных из шерсти, теплых перчатках дрожали.

— Э-эй… вставай!..

Никита лежал неподвижно.

Жуткая мысль вошла в ум. Убил… Да нет, не может этого быть! И привыкший повелевать, настойчивый голос еще громче прорезал тишину ночи:

— Встав-ай!.. Как же так?.. Что же теперь с тобой делать?..

Где-то, далеко в душе, уже шевелилось злое, змеиное, холодное оправдание:

«Ничего не делать… Сам виноват. Напьются, идолы, да и колобродят! Доколобродился…»

Месяц среди облачков плыл, уныло блестя серебряными рогами, словно говорил:

— Как глупо, как ненужно пропала человеческая жизнь!..

…

1915.