Никитинский альманах. Фантастика. XXI век. Выпуск №1

Итак, дело было лет сто назад, еще в восемнадцатом, или как его потом называли в Европе, галантном, веке. В тот самый момент, как и сейчас, я решил отдохнуть от трудов праведных. А тут еще на мое счастье компанию мне составил один мой старинный друг — приятель, назовем его условно Генрихом. Настоящего имени не скажу, он постоянно им пользуется сам, к псевдонимам не прибегает. А рассказывать эту историю он мне разрешения не давал, по крайней мере, скрыв его настоящее имя, я останусь честным перед ним. Дело было в центре Европы.

Семилетняя война уже окончилась, а революции еще не начались. Тишь да гладь.

Неплохой момент в истории… Мы с Генрихом шлялись по кабакам, ярмаркам, театрам и балам. Генрих развлекался, как мог, вовлекая в свои проделки порой и меня. Он даже в публичных домах ухитрялся придумать что-то новенькое, а уж просто приколам не было конца. Если я начну рассказывать подробнее, мы так и не дойдем до основного действия. Впервые я увидел героя этого эпизода, назовем его Каро, в театре. Давали оперу Генделя. Каро пел главную мужскую партию.

Тенор. Совершенно бесподобный голос, невероятно широкий диапазон. Мне понравилось, хоть я оперу, честно говоря, терпеть не могу. Что же до моего приятеля, то он заранее вооружился соответствующими предметами, предназначенными для кидания в актеров, и даже очень расстроился, что закидывание мочеными яблоками не состоялась. Опера имела успех. Публика преклонялась перед голосом Каро, особенно неистовы были итальянцы.

Что не удивительно, поскольку тенор был их соотечественником. Второй раз я столкнулся с великим певцом на большом пиру, прямо за столом. Не помню, кто там расщедрился на угощение, и как мы с Генрихом туда попали, помню только, что стол был довольно богат, а французские повара, как и полагается, весьма искусны. Что там ели, тоже не помню.

Вокруг нас с Генрихом сгрудились, в основном, так сказать, лица с неординарной половой направленностью, которые откровенно пялились на моего друга. Он, знаешь ли, очень красивенький и молодо выглядит. Лет на пятнадцать. Знали бы, сколько ему лет, живо охладели бы. А Генрих, небось, уже обдумывал какую-нибудь хитрую проказу. Я уже много раз наблюдал его в подобных ситуациях, и, порой, чуть не умирал от смеха после какойнибудь шутки. Иной раз шуточки бывали жестковатыми.

Еще полбеды, если потерпевшие потом бегали по улицам «в чем мать родила», один раз дошло до того, что… Ладно, это отдельная история! Но в этот раз вышло подругому. К нам подсел Каро. Прямо к Генриху, там, где потеснее. И так, чтобы ни одна из дам, следовавших за ним по пятам, не смогла бы приземлиться рядом. Этим бедняжкам оставалось лишь бросать на него томные взгляды. Правда, и сидя рядышком с Генрихом, певцу пришлось повертеться под откровенными взглядами любителей мальчиков. Но тут ему было проще. С женщинами трудность была двусторонней, как у женщин с ним, так и у него с женщинами. А на содомитов он просто не обращал внимания, ведь на сцене на него тоже глазеют… Так что пусть смотрят, это его не волновало. Какая именно трудность была у Каро с женщинами?

Что тут непонятного… Все итальянские теноры были кастратами. Тем, кому эта операция была сделана в раннем возрасте, было просто, они ведь даже не знали, что такое женщина.

В смысле ощущений. А вот Каро не повезло, его кастрировали лет в четырнадцать, когда ему уже снились сладкие сны. А может, он уже и успел попробовать запретный плод.