Нико Пиросмани

Семнадцатого января 1894 года он получил полный расчет на железной дороге. Теперь он решил заняться торговлей. Он вложил в свое дело выходное пособие, полученное при увольнении, наверное, еще призанял и весной начал торговать за собственным открытым прилавком - молоком, мацони, сыром и маслом. Прилавок Пиросмани поставил недалеко от Верийского спуска. Город рос и развивался как раз в ту сторону, и место оказалось выбрано удачно. Окрестные жители раскупали товар. Пиросманашвили снял помещение под свою лавку. Сам его расписал и нарисовал вывеску. У него появился компаньон Димитра Алугишвили, бывший повар. Они перенесли лавку на бойкое место - Солдатский базар. Алугишвили, видимо, работал добросовестно, а Пиросманашвили мог в любой момент бросить лавку и уйти. Из его странных забав вспоминают, что он покупал свежескошенное сено, клал на пол в задней комнате лавки и лежал на нем, наслаждаясь деревенским запахом. Его чудачества сильно раздражали окружающих.

В задней комнате лавки Нико устроил себе мастерскую и рисовал все больше и больше. Он нарисовал портрет компаньона Димитры, а тот, не зная, что с ним делать, спрятал и потом уничтожил.

Из деревни к Пиросмани приехал в лавку зять, и пошли распри с Димитрой. Нико и сам ездил в Мирзаани к родным. Первый раз приехал как богатый. Привез подарки, начал строить дом для сестры. Привез даже кровельное железо из Тифлиса. В этом доме сейчас находится мемориальный музей Пиросманашвили. В Мирзаани художник написал несколько живописных картин на сельские темы.

Далее следует темное место в его биографии. По рассказам напарника Алугишвили, Пиросмани поехал в деревню жениться. Он сменил свой городской пиджак на традиционную черкеску и кинжал. Невесту уже подобрали.

Но свадьба не состоялась. Больше об этом воспоминаний нет. Человек не от мира сего не может жить по законам обычной биографии.

Рыбак среди скал

Государственная Третьяковская галерея, Москва 

1899 год был голодным. Родственники уговорили Пиросманашвили торговать мукой. Был куплен фургон дорогой одесской белой муки. Напарник Алугишвили считал это глупостью - везти дорогую муку на продажу в бедную деревню.

Что произошло в Мирзаани, опять покрыто мраком неизвестности. Пиросманашвили вернулся в Тифлис без денег. Он поссорился с родственниками: "Они меня выгнали: ты сумасшедший, зачем тебе деньги и жена!" Когда зять вновь приехал в лавку, Нико бросился на него с кинжалом. Убийства не произошло. Но теперь уже все вокруг понимали: с Нико невозможно иметь дело. Он был очень неуравновешенным, сердился внезапно из-за пустяка, мог внезапно осыпать человека проклятьями, накинуться на него с кулаками. Возможно, кавказский темперамент и представляется жителям России слишком горячим, и, безусловно, нравы тифлисского базара не были безупречны, и не один Нико решал там споры кулаками, но он воспринимался, говоря сегодняшним модным словом, как аутсайдер.

По некоторым свидетельствам, он и сам чувствовал в себе что-то особенное. Но что?

Автор наиболее подробного исследования о художнике, Кузнецов пишет: "Он крестил дочку Алугишвили, Марусю, и был шафером на свадьбе Нины, сестры его жены. Вскоре Нина умерла. Он не находил себе места от горя, он считал себя виновным и говорил каждому: "Я сглазил ее!" Потом заболела и умерла девочка, и он увидел в этом закономерность: "Я обеих погубил! Я приношу несчастье!""[¹ Э. Кузнецов, указ, соч., с. 35.]

Или другой случай: "Однажды он вбежал к жене Димитры с громким криком: "Помогите, помогите! Мой Святой Георгий, мой ангел хранитель стоит надо мной с кнутом и кричит: не бойся!" Это случалось не раз. "Мне явился архангел, у него в руке кнут - вот он здесь стоит!" Потом, успокоившись, объяснял: "Я верю в своего Святого Георгия. Когда я ложусь спать, он появляется с кнутом у моего изголовья и говорит: не бойся! А наутро моя кисть сама рисует""[² Там же, с. 35-36.].

Стоп! Вот насчет того, что кисть сама рисует, мы слышали уже не раз. Обо этом говорят многие наивные художники. И о том, что картины привиделись во сне. И том, что нашептывал голос свыше. Французской наивной художнице Серафине Луи, по ее собственным словам, картины помогала писать Дева Мария.

Конечно, можно описывать странности Пиросмани как глюки. Он пил в тот период особенно много. Мало ли что привиделось. Так и думали, наверное, жена Димитры и другие.

Может, ангел с кнутом - это аллегория его чувства вины?

А может быть, художник ощущал свою связь с иным миром? Почему он решил, что может сглазить ребенка? И женщину, на свадьбе которой присутствовал? Потому что знал, что свадьба и рождение ребенка - это не для него, и позавидовал, а потом думал, что своей завистью навел порчу? А почему на самом деле они обе умерли?