Никогда не буду твоей

— Кстати, ты обязана держать рот на замке до тех пор, пока все не утрясется. — Сказал Никита у самого выхода из аудитории.

— Я и не собиралась никому говорить…

— Даже своей подруге?

— Я не…

— Ни слова, Лола, — в его голосе появляются угрожающие нотки. — Наш уговор останется между нами. Все должны поверить в то, что мы с тобой не из мести Лере, а по-настоящему.

Сглатываю, чувствуя странное волнение от его слов. Может стоит отказаться от этой затеи, пока не поздно?

— Но Дашка, она… Она будет расспрашивать, она не поверит. Мне проще ей все объяснить и…

— Никаких «и», детка. Держишь рот на замке, иначе тебе же будет хуже.

— Она мне не поверит…

— А ты сделай все, чтобы быть убедительной.

И когда я встречаюсь взглядом с Дашей, понимаю, что легче было сдаться прямо там.

— Даш, только пообещай мне, что никто никогда не узнает? — говорю я, прежде чем нарушить первый пункт нашего с Бесом уговора.

Потому что, если не сделаю этого, просто сойду с ума от накопившихся тайн.

Глава 10

Никита (Бес)

«Бесовский, что ты творишь?»

Сообщение, которое я получаю от Леры ближе к вечеру.

Всполошилась королева, едва трон под ней пошатнулся. Еще бы, такой удар по репутации — Бес бросил и глазом не моргнул.

Усмехаюсь своим мыслям. Дух бунтарства во мне всегда брал вверх, когда дело касается моей свободы. Я ведь предупреждал Баринову, что лучше нам разойтись тихо-мирно и остаться хорошими знакомыми. О дружбе даже речи быть не может с учетом характера Леры.

«Где ты вообще откопал эту замухрышку?»

Еще одно смс. Бывшая не унимается, видать не находит себе места, рвет и мечет.

Там и откопал, Лера, кому расскажи — не поверят. Тут же переключаюсь на мысли о нимфе.

Мой интерес к ней балансирует на какой-то очень тонкой грани. Да, она привлекает меня внешне — такую сложно не заметить, я уже видел, как парочка старшекурсников поглядывали на неё, пуская слюни. Но её поведение, её строптивость, упрямство, дикость, порой, действуют отталкивающе.

Мое самолюбие каждый раз подвергается нападкам с её стороны. Она возомнила себя, как минимум, матерью всех голодающих и бедных студентов, у которых такие как я, видите ли, отнимают кусок хлеба. Тут с Лолой можно поспорить, у кого из нас больше двойных стандартов — у нее или у меня, ведь она уже заочно записала меня в ряд тех, с кем не стоит общаться.

То, что я вырос в богатой семье, не означает, что я автоматом превращаюсь в безмозглого папенькиного сынка. Все у меня с мозгами в порядке, может быть, поэтому в отличие от многих мне не нужно корпеть за учебниками. Да, есть проблемы с поведением, но у кого их нет в двадцать два года?

А моя циничность — это приобретенная черта, что-то вроде защитной реакции на поступки окружающих людей. И она растет с каждым днем, после смерти матери.

Поднимаюсь с кровати, чувствуя, что завернул не туда. Эту тему я решительно спрятал подальше, в самые дальние чертоги своей души. Каждый раз, касаясь её, чувствую, как старые раны начинают кровоточить. Они никогда не заживали.

— Чёрт! — прикрываю глаза, пытаясь успокоиться.

«Несдержанность эмоционального характера и раздражительность» — кажется, такой диагноз вынес психолог, которого меня заставил посещать отец. Лучше бы просто сел и поговорил со мной, но у моего отца никогда не бывает «просто».

А еще он любит и умеет усложнять жизнь другим. Порой у меня создается ощущение, что Бесовский-старший — бездушный робот, заточенный исключительно на то, чтобы делать бабло. Он во всем ищет выгоду, даже в женитьбе родного сына, которую я, хвала небесам, благополучно сорвал.

С тех пор отношение отца ко мне изменилось. Не то, чтобы раньше оно было дружеским и теплым, нет, сейчас оно вовсе скатилось на дно — мы редко встречались дома, приходили и уходили в разное время. Даже за совместным приемом пищи редко когда пересекались. Завтрак — то, что я всегда пропускал с чистой совестью. Обед катился туда же. Ужинать же отец предпочитал в каком-нибудь фешенебельном ресторане в окружении своих бизнес-партнеров, а я в основном тусил с друзьями.

Холодность и отстраненность папы пробуждала во мне злость к окружающему миру. Опять же, это со слов психолога, которого я воспринимал в штыки и игнорировал, но в глубине души не мог не признать того, что она права.

Жаль, её методы успокоения не работали. По-крайней мере, со мной. Если заводился, злился — не мог успокоиться быстро.

Лишь одно средство могло помочь мне не сгореть в огне собственной агрессии. Бои без правил. Я стал постоянным участником одного бойцовского клуба, правда, после последнего боя еле оклемался, но в душе заметно полегчало.

Душа. Смешно о ней говорить в двадцать первом веке. Почти так же смешно, как верить в любовь. Людьми правят гормоны, химия, не больше, а розовые сопли придуманы для того, чтобы облегчить жизнь маркетологам.

Тут же вспоминаю лицо Лолы, когда предложил ей «поиграть в любовь». Святое негодование. Вот кто с самого детства мечтает о принце на белом коне, а потом, столкнувшись с реальностью, ударяется в слезы.