Никогда не бывшая твоей

Врач посмотрела на меня глазами, полными неподдельного ужаса.

– Я сейчас позову Якова Владимировича… Я сейчас его позову, и он мне все объяснит, а то я ничего не могу понять.

Казалось, что из широко открытого рта Зинаиды Ивановны, стоящей напротив меня и жадно глотающей воздух, вот-вот пойдет обильная пена.

– Вы не позовете Якова Владимировича!

– Почему?

– Потому что я не дам вам этого сделать! Встав у двери, я приложила палец к губам, показывая, что нужно молчать.

– У меня беременность на два месяца больше, чем считает муж.

– Я сразу поняла, что что-то не то… Это ребенок не Якова Владимировича?

– Вы должны сделать так, чтобы этот ребенок был ребенком Якова Владимировича.

– Но…

– Это не сложно. Я рожу семимесячного. Вы отговорите Якова Владимировича присутствовать при родах. У вас получится. Он вас послушает, – словно в бреду говорила я. – Я вам заплачу.

Я буду приезжать к вам каждую неделю и хорошо вам платить. Мой муж очень богат. Я тоже смогу сделать вас богатой…

– Деточка моя, да я и так не бедная, – прошептала побледневшая женщина и вновь посмотрела на мой живот.

– Ну что вы так смотрите? Там еще ничего нет…

– Есть. Я знаю это даже не осматривая тебя на кресле…

– Вы можете стать еще богаче… Я буду возить вам деньги каждую неделю. Я смогу брать деньги у мужа…

– Я никогда не пойду на это. Я слишком хорошо знаю Якова Владимировича, и он полостью мне доверяет. Его доверие для меня очень дорого. Я обязана все рассказать. Это мой профессиональный долг. Это моя репутация. Пойми меня правильно.

– Ну что вы, как попугай, заладили. Я должна… Я должна… Никому вы ничего не должны! Сейчас вы не должны, не имеете права разрушать семью.

– Я должна… – настаивала врач.

– У меня семья. Вы должны меня понять как женщина женщину.

Я пулей бросилась к сумке, быстро выхватила деньги и вновь встала у двери так, чтобы врач не могла выйти. Я протянула доллары испуганной Зинаиде Ивановне и нервно смахнула слезы.

– Я вас умоляю! Я вас умоляю! У меня семья! Я не могу потерять Якова.

– Я ничего от тебя не возьму, – решительно сказала врач. – Ты просто обыкновенная лгунья. Ты не пара такому благородному человеку, как Яков Владимирович. Отойди от двери. Я обязана ему все рассказать.

– Тут почти две тысячи долларов. Я привезу еще.

– Я ничего не возьму!

– Но вы же должны меня понять!

– Все, что я могу для тебя сделать, это сказать Якову Владимировичу, что ты не захотела садиться на кресло и проверяться. Я могу сказать, что ты отказалась.

– Нет, только не это! Яков Владимирович не дурак и обо всем догадается!

– Больше я ничего не могу для тебя сделать.

– Но вы же женщина… – Я задыхалась и сделала несколько глотательных движений.

– Я женщина, а ты падшая женщина. Ты врунья, – донеслось до меня откуда-то издалека. – Из-за таких, как ты, мужчины перестают верить нормальным женщинам.

Я уже не видела ее лица, а только черный силуэт, тело мое стало легким, и я, словно невесомая снежинка, опустилась на пол. Встав на колени, я вгляделась в темный силуэт женщины, напряглась, чтобы представить, где у нее карман, из последних сил до него дотянулась и сунула в него деньги. Затем коснулась холодными, почти ледяными губами, ее мощных икр и стала осыпать их поцелуями.

– Ради бога… ничего не говорите Якову… Я лгунья… Я себя ненавижу, но ведь ребенок ни в чем не виноват. Если бы вы только знали, как я себя ненавижу! Как ненавижу! Я не хотела идти на это. Я ничего не хотела… Я знала, что этим все кончится… Я хочу умереть. Если бог есть, он пошлет мне смерть…

Я упала на пол и перестала что-либо видеть и слышать. Но я еще могла думать. Я вдруг подумала, что смерть услышала мои молитвы, сжалилась и пришла, чтобы забрать меня к себе. Смерть – она женского рода. Женщина. А женщина всегда поймет женщину… Она услышала меня и пришла, чтобы помочь. Она намного добрее и человечнее, чем эта женщина. Получается, что женщина не всегда может понять женщину… Получается именно так. Господи, а ребеночка-то как жалко! Как жалко ни в чем неповинного ребеночка…

Мне показалось, что распахнулась дверь и в комнату влетел Яков. Обрывки фраз с трудом доходили до моего сознания.

– Что с ней? Она умрет?

– Срочно «скорую». Мне кажется, у нее выкидыш…

– Она не умрет?!

– Не знаю. У нее началось кровотечение. Нельзя терять ни секунды! «Скорую»!

Я почувствовала, как у меня между ног становится тепло, мокро и липко… До меня долетали голоса, но я уже не понимала, чьи они, о чем говорят люди.

А потом стало совсем тихо, только какие-то приведения в белом… Я с ужасом поняла, что попала в ад и буду расплачиваться за свои грехи. Я чувствовала учащенное сердцебиение, стоял гул в ушах.

Открыв глаза, я поняла, что лежу на больничной кровати.

– Я жива? – тихо спросила я и облизала пересохшие губы.

– Жива, – сказала медсестра и смочила мои губы влажным тампоном.

Испуганно положив руки на живот, я попробовала приподняться, но поняла, что у меня просто нет сил.

– А мой ребенок?