Никогда не говори "никогда" (СИ)

Она хватает руками воздух, шутливо изображая, что хочет свернуть мне шею.

— Чарли, сделай этой девушке массаж и «Маргариту», — наставляю я его. — И заодно дай Ксанакс.

Я откидываюсь назад, наблюдая, как он отводит Нину в сторону, берет в ладони ее лицо и что-то шепчет. Целует в губы, и она улыбается.

Мне хочется того же.

Нина обнимает меня на прощание, и я машу рукой Чарли, когда вылетаю за дверь. Как только я тянусь к телефону, он начинает звонить.

— Ну, надо же, какие мы нетерпеливые? — говорю я Тео. В моем тоне слышатся веселые нотки, и я не знаю, кто явился причиной этому, Тео или Кори.

— У кого-то настроение стало гораздо лучше, — фыркает он.

— Я уже выхожу из «Свит Далилас», — игнорирую я его замечание. — Где ты?

— Встретимся у отеля.

***

— Хочешь поужинать? — его миндалевидные глаза сегодня особенно яркие, и как только я подхожу к нему, то практически забываю, как дышать. Он слишком красив для мужчин, и я презираю тот факт, что меня привлекает его безупречный внешний вид.

Мой живот полон тортами и шампанским, и он болит. Если мне придется съесть еще хоть один кусочек чего-нибудь, меня стошнит.

— Я не голодна, но с удовольствием прогуляюсь с тобой, пока ты будешь искать, что перекусить.

— Тележка с хот-догами, — говорит он. Я следую за ним к передвижному ларьку «Натанс феймос», у которого выстроилась очередь из трех человек. — Ты точно ничего не хочешь?

— Абсолютно.

Пахнет вкусно, но я действительно не голодна. Моя способность противостоять жирной и сладкой пище за эти годы была отточена и усовершенствована. И если бы у меня была суперсила, она бы заключалась именно в этом.

Пять минут спустя он жует хот-дог с кетчупом и горчицей, при каждом укусе его челюсть энергично двигается. Не могу отвести глаз от его скул, наблюдая, как он ест. Есть что-то интригующее в элегантном мужчине в костюме-тройке, сто́ящем больше, чем моя арендная плата, который запихивает в глотку хот-дог из «Натанс феймос», как обычный парень.

— Чем ты сегодня занимался? — спрашиваю я его, когда он проглатывает последний кусок. Тео достает из-под мышки бутылку с водой и предлагает мне выпить.

— Нет, спасибо.

— У меня нет микробов.

— Я не хочу пить.

Он склоняет голову набок, пожимает плечами и делает глоток. Тео обращается со мной как со старым другом, но я тут же напоминаю себе, что мы познакомились только на прошлой неделе.

— Я сидел в гостиничном номере и набросал кое-какие идеи, — говорит он, закрывая бутылку крышкой. — Сделал пару телефонных звонков моему специалисту по брендингу. Пообщался с пиарщиками.

Мы направляемся на север к Центральному парку. Есть что-то в его пышной зеленой безмятежности, что притягивает нью-йоркцев, как магнитом.

— Появились какие-то идеи? — Тео интеллектуал. И полон энтузиазма. Он мыслитель. И это в нем привлекает. Ветер бросает волосы мне на лицо, перепутывая тщательно уложенные волны, но я не пытаюсь их поправить. Рядом с Тео чувствую себя непринужденно, поэтому мне не нужно его впечатлять. Я продолжаю возводить стены, а он разбивает их, словно железным кулаком стекло. — Идеи насчет твоего продукта?

— Ну, да, — подтверждает он, пока мы неторопливо прогуливаемся. — Иногда меня охватывает такое настроение, что я хватаю ручку, бумагу и начинаю мозговой штурм. Сегодня я обдумывал…

Он понижает голос, пока не замолкает.

— Неважно, — его губы складываются в жесткую линию, и он продолжает идти дальше, засунув руки в карманы.

— Что? Ты можешь мне сказать. Я тебя смущаю?

Он смеется. Вероятно, в его словаре нет такого слова, как смущение. Ты никогда не достигнешь вершины, если будешь заботится о том, что подумают о тебе другие люди.

— Это засекречено? — спрашиваю я, решив, что такой вариант кажется более логичным.

— Что-то вроде того, — кивает он.

— Я ничего не знаю ни о белка́х, ни о пищевых добавках, и не разбираюсь в химии, — уверяю я его. — И в любом случае не знаю, что делать с твоими идеями.

Он спокоен, очевидно, погружен в свои мысли.

— Кто-то украл одну из твоих идей? — поднимаю я на него глаза. Его челюсть сжимается, а взгляд устремляется вперед. Ноздри раздуваются, когда он дышит. — Так вот из-за чего судебное разбирательство.

— Я не могу обсуждать это, Скайлар. Извини. Я связан юридическими обязательствами, — его слова отрывисты и торопливы, а голос низкий, несущий в себе скрытый смысл миллиона вещей, которые он не может мне рассказать.

Довольно об этом. Когда я была маленькой, мой отец тоже был вовлечен в судебный процесс, и мы с мамой знали, что никогда нельзя поднимать об этом вопрос. Нервное расстройство вызвало у отца проблемы с давлением, а его личность превратилась в злобное чудовище, способное лишь на грубую реакцию.

Это было до того, как он оставил нас и начал новую жизнь со своей эффектной, тонкой, как тростинка, двадцатишестилетней секретаршей. Я объясняла маме, что он переживает кризис среднего возраста, но она была убеждена, что все мужчины, если им дать хоть чуть-чуть власти и денег, становятся недалекими, и их легко переманить на более зеленые пастбища.