Слова сами собой сначала закапали, а потом, как ручей, звеня, потекли в мою голову. Я шла по рельсам будто в сонном дурмане. Сбоку, вдалеке, темнели деревья, которые вдруг стали видеться мне высокими фигурами, принимающими причудливые позы, кривляющимися то так, то сяк…
Когда с горькой чернотой на сердце я подошла к избушке, небо уже окончательно слилось с землей, и над лугом воцарился непроглядный мрак.
Шевельнулась робкая надежда. Бабочка… Знает ли она обо мне?.. Помнит ли она…
Я собрала остатки храбрости и заглянула за угол.
Степа сказал, что все в порядке. Он задержал этих ужасных людей. И как только Бориса Тимофеевича угораздило попасть в их компанию?..
Я старалась думать о чем угодно, только не о том, что нужно идти. Нужно во что бы то ни стало шагнуть в проем этой высокой скрипучей двери, которая раскачивалась сейчас от какого-то невидимого ветра…
Степа сказал, что все хорошо. Все идет как по маслу, и пока еще в кафе безопасно… — мысленно повторила я.
И меня словно душной паутиной обволокла та ночь, когда я летела под купол люстры, отбиваясь от собравшихся внизу смрадных теней…
Я поежилась, согнав волну мурашек. Потом нащупала в кармане потрепанную колоду.
Нужно идти.
Фонарь вдруг мигнул единственным желтым глазом.
И это едва заметное движение света поторопило меня.
Я решительно завернула за угол и быстро юркнула внутрь «Лабиринта».
Как и прежде, там было темно и сыро.
Густую, как кисель, тишину, не нарушали ни смех, ни отдаленные возгласы, ни шелест близких шагов.
Ноги мои уже привычно возили тяжелый, рыхлый песок и вскоре я так же привычно и мягко рухну в дыру, которая всегда появлялась внезапно… Еще ни разу ощутить ее приближение я не смогла. Такое чувство, что она перемещается, снует по полу, как кошка… То придвигается ближе, то отползает дальше, вот и сейчас… По моим ощущениям, ей давно уже пора появиться под ногами, но ее все нет и нет…
А вдруг… — холодный ветер залетел прямо под кожу, взвился к горлу, — ее уже не существует? Вдруг она исчезла, и тогда мне не попасть в маленькую комнату с треснувшим дощатым столом, узким шкафом в углу и затхлыми пивными кружками, забытыми на скамейке? Вдруг…
И в это самое мгновение, когда опасные мысли уже вовсю царствовали в голове, пол под моими ногами, наконец, оборвался, и я со свистом полетела вниз.
«Здесь мало воздуха…», — первое, что заметила я, приземлившись.
Или от страха так схватывает горло, что этот сырой воздух не пробивается сквозь него внутрь?..
Бумс! В полумраке я наткнулась коленом на острый угол длинной скамьи.
Черт!
Не обращая внимания на резкую боль и очевидный скорый синяк, я двинулась дальше, в угол комнаты. Что-то подсказывало мне, что действовать нужно быстрее.
Даша! Даша… — еле слышный шорох откуда-то сверху.
Бабочка!
Сердце радостно екнуло, и в этот миг рука нашарила в шкафу карты, которые следовало заменить.
И в ту же секунду раздались голоса.
— Должна быть уже здесь, Олег Вадимович! Похоже, она знает путь… — хриплый голос того, маленького коренастого мужичонки!
Совсем рядом!
Господи, как же так? Откуда они здесь?.. Откуда они узнали про меня?! Судя по голосу, они буквально в двух шагах!..
Я испугалась не на шутку, заметалась… Руки заработали сами собой — одна колода быстро скользнула внутрь кармана, а на ее место легла другая — та, что Степа нашел под полом спальни дяди.
Хоть какой-то шанс теперь у него будет! Надеюсь, он уже сидит в интернете и усердно изучает хитрости игры в подкидного?..
Я метнулась в сторону маленькой двери, и вдруг за ней, брызнув прямо в глаза, вспыхнул яркий свет. Я невольно зажмурилась. Воздух совсем перестал проникать в легкие. В голове помутилось, голоса еще приблизились, они двоились у меня в ушах, роняя словно разбитые на куски, одинаковые слова по нескольку раз:
— Здесь? Здесь?..
— Рано… Рано…
Смех. Низенько и продолговато — ха-а… и резко вверх и коротко — ха!
И еще раз, как в буквальном повторе — ха-а… ха!
«Опирайся! Опирайся!»
Легкое, прозрачное крыло обняло мою вдруг истончившуюся до невесомости фигурку и немедленно взмыло вверх.
Она знала! Она помнила! Она унесет меня домой!
Все хорошо, что хорошо кончается…
Скоро я вдохну воздух ночной летней улицы…
Скоро я буду дома…
Воздух рассекло тяжелое и прерывистое дыхание бабочки. Приглядевшись к несущему меня крылу, я вдруг заметила, что оно грубо надорвано.
Уха коснулся теплый, усталый шепот.
«Мне нельзя вылетать из кафе…»
Чуть дальше, чуть глуше, чуть обреченнее.
«Мне нельзя вылетать из кафе…»
И совсем далеко — тонко, горько, слезно:
«Мне нельзя!»
Внизу, под моими взмывающими к потолку ногами, прозвучал приказ:
— Тарас, оставь ее! Пусть полетает напоследок…
На что тонкий шепелявый тенорок заискивающе уточнил:
— Прямо так и оставить? Или немного проучить?..
Ответа я не расслышала, до моих ушей долетели лишь раскаты дикого, громового смеха.
Через мгновение дрожащие крылья разжались, и я выпала из их уютных объятий. Тяжелое дыхание начало отдаляться, и мой взгляд уловил, как с трудом воспаряет вверх бабочка, судорожно крутя искалеченным крылом, нелепо свисающим набок…