Никогда не называй это любовью

Тетушка Бен тоже вела себя необычайно требовательно. Не желая проводить долгие, скучные вечера наедине со своей старостью и уже порядком ослабевшим здоровьем, старуха задерживала у себя Кэтрин как можно дольше, требуя от молодой женщины, чтобы та подробно обсуждала с ней самые ничтожные проблемы. Кэтрин с грустью думала, что она в буквальном смысле стала узницей. Она была раздражена, раздосадована, недовольна слугами. Ко всему прочему у нее совершенно пропали аппетит и сон.

Кэтрин сходила с ума. Ею все сильнее овладевала одержимость. Происходящее было совершенно ненормально, ибо она не видела перед собой ничего, кроме бледного лица с неотразимым, притягивающим взглядом, и не слышала ничего, кроме егоголоса.

Ей надо забыть его. Обязательно. Ей нельзя больше встречаться с ним. Ей следует сказать Вилли, что мистер Парнелл являет собой именно то, что о нем говорили: он невоспитанный, грубый, лишенный самых элементарных манер человек, – и она предпочитает больше не встречаться с ним.

Но вот девочки начали поправляться. Тетушка Бен решила вместо Кэтрин задерживать у себя несчастного мистера Мередита, и наконец холодным солнечным днем Кэтрин выехала в Лондон.

Едва она успела занять свое место на женской галерее, как Парнелл оказался рядом.

– Сейчас идут очень долгие, утомительные дебаты, совершенно не требующие моего присутствия, – прошептал он ей на ухо.

Не угодно ли ей прокатиться куда-нибудь? Ему хотелось бы подышать свежим воздухом перед очень важным делом.

Она, не проронив ни слова в ответ, поднялась со своего места. Чувство разочарования, доселе владевшее ею, исчезло. Ей так хотелось остаться с ним наедине, и вот он сам предложил ей такую возможность. Наверное, она знала, что он поступит так.

Мистер Парнелл приказал кэбмену ехать вдоль набережной Виктории по направлению к Кью-Гарденз [14]. Вначале он говорил только о билле [15], который должен обсуждаться позднее.

– Я питаю отвращение к насилию, – произнес он. – Нам необходимо найти более действенные и более тонкие способы добиться того, чего мы хотим.

– А что является причиной насилия? – поинтересовалась она.

– Изгнания, изгнания и еще раз изгнания! – пылко ответил он. – Ведь, проезжая по дороге любой страны, вы всегда увидите жалкие группы изгнанников: матерей с младенцами на руках, стариков, бредущих неизвестно куда босиком. Им негде остановиться на ночлег, ибо у них нет ни пяди собственной земли. Они жаждут обрести хоть самую малость земли, миссис О'Ши, хотя бы жалкий акр, хотя бы десять квадратных ярдов. Но они не имеют права ни на что!

– А если они откажутся уходить?

Она взглянула на его правильный профиль.

– Их жалкие лачуги сжигают дотла прямо у них на глазах, если они упорствуют и не уходят. Я видел женщину, которая умоляла английских солдат подождать всего лишь час, пока ее умирающий муж не испустит последнего вздоха. Я видел женщину на последнем месяце беременности – она брела по мокрому полю. Я видел… – Он замолчал, и его лицо исказилось от горечи. – Простите меня, миссис О'Ши. Мне не хочется терзать ваше сердце. Я только хотел сказать, что больше не верю ни в какие законы, утвержденные Англией. Кто сможет возместить моему народу утрату детей, умерших от голода и холода? И все-таки я ненавижу жестокость и насилие. Поджог домов лендлордов приводит только в тюрьму или на виселицу. Мы же изыщем лучший способ, чтобы победить. И мы победим, не сомневайтесь в этом!

– Я и не сомневаюсь, – отозвалась Кэтрин. – Но оглянитесь вокруг! Какой прекрасный день! Нельзя все время думать о деле и не наслаждаться таким днем.

Она откинула вуаль, солнечные лучи упали на ее лицо. И тут Парнелл неожиданно ласково улыбнулся.

– Вот так куда лучше! Теперь я вижу ваше лицо. Ох, – вздохнул он, – ведь мне только это и нужно.

– Почему вас так волнует Ирландия, мистер Парнелл?

– Потому что я ненавижу несправедливость. Я ненавижу страдания и мучения людей. Я питаю отвращение к безвременной и бесполезной смерти. И я боюсь ее. Я беспредельно люблю Ирландию. Я родился в ней, в ее туманах и мягком воздухе, в ее горе, которое я впитал с молоком матери. Я ощущаю его всем своим существом. И я отдам жизнь за Ирландию. Несколько лет тому назад я дал себе клятву. Но не думайте, – он улыбнулся и посмотрел ей прямо в глаза, – что Ирландия занимает все мои чувства. Вы счастливы?

– В этот миг? Сейчас? Очень!

– И я тоже. Солнечный свет, неспешно бегущая лошадь, и никого вокруг, кроме нас. Мне бы страстно хотелось, чтобы так было всегда.

Подул холодный ветер, и Кэтрин почувствовала, что находится где-то далеко-далеко от всего мира.

– Но разве это возможно, если вы заняты своей огромной работой, а я…

– А вы?

– Со временем я стану политиком, – спокойно ответила она. – Моего мужа это очень обрадует.

– Может быть, не будем говорить о вашем супруге?

Она испуганно посмотрела на него.