Никогда не забудем

Немка опять что-то сказала. Комендант начал кричать, а потом согласился. Нас выпустили за ворота, где мы присоединились к другим заключенным. Из лагеря доносились крики, стоны и выстрелы. Горели бараки, и черный дым клубами поднимался к небу.

Здоровых построили в колонну по пять человек, каждому дали по ящику с каким-то грузом, и мы тронулись в путь. Идти было тяжело. Ящик резал плечи, болела спина. Силы таяли. Я еле тащила ноги, а потом не вытерпела и сказала Томе:

— Пусть убьют, а ящик дальше не понесу!

— Я тоже брошу, — сказала Тома.

Мы бросили ящики в канаву и пошли без них. Трое суток шли голодными. Я так измучилась, что едва тащила ноги. Тех, кто отставал, немцы расстреливали. Я знала, что так поступят и со мной, если я отстану. И все же я решила присесть и отдохнуть. Я сказала об этом Томе, и она согласилась отстать вместе со мной. Мы вышли из рядов и сели на пенек. Тут мы увидели, как, выбившись из сил, упала одна старушка. К ней подошел конвоир и столкнул ногой в канаву. Она стала упрашивать:

— Сынок, не трожь меня. Я могу идти… Я немного отдохну и пойду…

И начала вылезать из канавы.

Немец выхватил револьвер и застрелил ее.

Мы ждали, что будет с нами. Конвоир подошел к нам и приказал идти. Мы сделали вид, что не слышим. Он повторил приказание. Мы не шевельнулись. В третий раз он крикнул и поднял револьвер. Тома заплакала:

— Катенька, я не могу сидеть! Пойду.

Я поднялась тоже, и мы пошли. На ближайшей железнодорожной станции нас посадили на платформы и привезли в город Беркенбельзен. Мы очутились в концлагере, где было не лучше, чем в Освенциме. Нас разместили в бараках, по которым гулял ветер. Людей умирало еще больше.

В Беркенбельзене мы узнали про девочек, которых забрали раньше. Они были в этом же лагере. Мы попросили польку Стеню, чтобы она перевела нас к тем девочкам. Она не хотела. Тогда мы стали перед ней на колени и начали целовать руки. Стеня согласилась и перевела. Увидев наших девочек, мы стали целоваться от радости. Они были нам как родные сестры.

Я и другие более взрослые девочки ходили в «киндерхайм» на работу. Там мыли полы, кормили и досматривали маленьких. Однажды я и Оля Короленко пошли в «киндерхайм» за баландой. Вдруг Оля толкнула меня под бок:

— Смотри!

Я посмотрела и увидела: один заключенный отрезал у другого, только что умершего, ухо и стал его грызть. Проходившая мимо немка заметила это. Она подбежала к мужчине и принялась бить его по лицу. Изо рта у того потекла кровь. Потом отвела его на то место, где наказывали и вешали заключенных. Несчастного поставили на колени, в зубы сунули ухо, а в руки — по кирпичу. Он стоял до тех пор, пока не упал без сил.

Когда к Беркенбельзену стали подходить английские войска, пришел приказ всех заключенных отравить. Отравленная еда уже была приготовлена, но ее не успели раздать: в лагерь ворвались английские танки.

Вскоре в лагерь пришел советский офицер, прибывший с английскими войсками. Он обнимал нас и говорил:

— Конец неволе! Скоро вернетесь на родину.

Какое счастье было слышать эти слова! Нашей радости не было конца-края. Мы обнимались, целовались и плакали. Плакали от радости.

Через два дня этот офицер отвез нас на машине в детский дом для русских детей. А еще через месяц нас отправили в Россию. Дома я встретилась с мамой и братом Сеней. Осталась в живых и Миля.

Катя Жачкина (1931 г.)

г. Бегомль, средняя школа № 1.

В новогоднюю ночь

Утром тридцать первого декабря 1943 года меня позвали к командиру отряда Борису Владимировичу Матюгину. Когда я вошел в штабную землянку, Борис Владимирович сидел и рассматривал карту.

— Как себя чувствуешь, Витя, здоров? — приветливо спросил он.

— Здоров, — ответил я.

Незадолго до этого я ездил в немецкий гарнизон местечка Илья за трофеями, которые захватили партизаны взвода Алеши Завьялова. Погода была холодная. Я простудился и несколько дней проболел гриппом. Вот почему командир и спросил про здоровье.

— А если здоров, то для тебя и дело важное есть, — оторвавшись от карты, сказал Борис Владимирович. — Немцы восстановили картонную фабрику в Раевке. После Нового года собираются пустить. Ну, а мы думаем пустить ее раньше, сегодня ночью… Хочешь пойти на диверсию?

Меня впервые собирались посылать на боевую операцию, и я с радостью согласился.

— А теперь пойдем к командиру роты, он тебе расскажет, как и что делать.

— Есть! — сказал я и вышел.

Командир первой роты Яков Павлович Литвиненко подробно рассказал про свой план.

План был простой. Вечером он, Виктор Левцов и я пробираемся в местечко Раевку. Литвиненко и Левцов подползают к складу и поджигают кучу старого картона. Чтобы привлечь внимание часовых, открывают стрельбу из автоматов. Я в это время подбегаю к фабрике, обливаю стены бензином и поджигаю.

— Понял, что от тебя требуется?

— Понял.

— Тогда иди, готовься.

Я взял бутылку с бензином; коробок спичек сунул за пазуху, чтобы не отсырели на морозе.