Никогда не забудем

Неподалеку был лес, и Володя пополз к нему. Руки окоченели от холода, но он не обращал на это внимания. Ему не терпелось добраться до лесной чащи, спрятаться от злого врага — немца.

С полкилометра прополз Володя, когда услышал тяжелый топот лошадиных ног. Он оглянулся. По дороге ехал полицейский на коне. Заметив ползущего человека, погнался. Володя хотел подняться и бежать, но сильный удар плетью сбил его с ног.

Полицейский пригнал Володю в Шклов и сдал в комендатуру. Его посадили в тюрьму, допрашивали — кто он такой и откуда. Володя не признался. Через несколько дней его перевели в концлагерь. Вместе с другими его гоняли копать окопы около города.

Я часто носил ему передачу. Во время наших встреч он рассказывал, как немцы издевались над ним в гестапо и как спасся от смерти. Однажды сказал мне, где спрятал револьвер. Я отыскал его и через Володиных товарищей передал дяде Маньковскому.

В лагере Володя пробыл до прихода Красной Армии. Отступая, немцы вывезли его в Германию. Что там случилось с ним, я не знаю.

Коля Кайкулин (1931 г.)

г. Шклов.

Два раза в Кенигсберге

Наша деревня называлась Грани. Расположена она была недалеко от города Полоцка. Помню, как мама с папой ездили туда на базар и привозили оттуда мне вкусные баранки и конфеты. Мне шел седьмой год, и я был один у родителей. Правда, был еще старший брат, Василий, но он служил в Красной Армии.

Я хорошо не понимал, что случилось, но заметил, как тревожно говорили взрослые о войне, о немцах, потом про каких-то партизан. Я прислушивался, расспрашивал и мало-помалу стал догадываться, в чем дело.

Как-то раз ночью в окно к нам постучали. Я проснулся и увидел, что отец подошел к окну и сказал кому-то: «Сейчас, сейчас…» И потом открыл дверь. В темную нашу хату зашло много людей. Все говорили шепотом. Я догадался, что это партизаны. Мама поднялась, завесила окно одеялом и зажгла коптилку. Папа начал быстро собираться. Мама помогала ему. Положила в мешок чистую рубашку, портянки, потом собрала хлеб, сало. Когда все было готово, папа поцеловал бабушку в руку и голову. Обнял и поцеловал маму.

— Жди, вернемся с победой, — сказал он ей. — Расти сына.

Потом подошел ко мне, взял меня на руки и крепко прижал к груди. Все это произошло очень быстро, но я все же спросил:

— Куда ты, папа?

— Защищать родину от фашистов, сынок, — ответил он.

Все вышли из хаты. Мы с мамой погасили огонь и, обнявшись, долго сидели около окна. Смотрели на ту стежку, что поворачивала в лес, — по ней ушел наш папа с незнакомыми людьми.

Мама сказала, что сегодня ночью все наши мужчины ушли к партизанам, потому что завтра немцы погонят людей на работу. А кто хочет служить врагу? А там в лесу много партизан, и они будут помогать нашей армии. Когда немцев прогонят, все вернутся домой.

Но отец мой больше уже не вернулся…

Прошло некоторое время — и вдруг в нашей деревне начали рваться снаряды: обстреливали из Полоцка. В небе появились самолеты и стали нас бомбить. Люди бросились в поле, в лес, а некоторые искали убежища дома.

Снаряды гудят, дома горят, люди мечутся, а моя мама упала в сенях и не двигается. Я кинулся к ней, но она мне и слова не смогла сказать — умерла.

Бабушка сказала, что нужно бежать в лес, в окопы. Она так растерялась, что не знала, что делать. Мне пришло в голову взять с собой корову и окорок свинины. Я завязал корове полотенце за рога, и мы побежали. Все вокруг оглушительно гремело.

Только подошли к окопу, как недалеко разорвался снаряд и осколком ранило корову. Она замычала и упала. Но нам было не до нее. Мы спрятались в окоп и в ужасе почувствовали, как от взрывов дрожит вся земля.

Когда стало тихо, мы выбрались наверх. Над деревней стоял черный дым. Я подумал, что мама не умерла, а упала в обмороке, и побежал домой. Там уже были немцы. Наша хата не горела.

Я вбежал в сени и увидел, что мама лежит, как и раньше, на полу мертвая.

Немцы поймали девять партизанских семей, загнали в сарай и подожгли. Я забыл свое горе, когда увидал такой ужас.

Закончив свое страшное дело, немцы уехали.

Люди из лесу начали собираться около нашей хаты. Пришла и моя бабушка с раненой коровой. Обнявшись, мы долго плакали. Теперь у меня из родных и близких осталась одна только бабушка.

Соседи помогли похоронить маму. Говорили, что она умерла от разрыва сердца.

Люди гадали, как жить, что делать, но вдруг опять нагрянули немцы. Один из них подошел к нам и закричал: «Собирайтесь!» И тотчас начали грузить нас и коров на машины. На три машины нас, на четвертую коров. Была здесь и наша корова.

Привезли нас на станцию Грани и высадили на какую-то площадь. Мы просидели двое суток, ели кто что имел. Пока что мы с бабушкой были вместе. Она все больше жалела меня, и я боялся потерять ее. Наших коров куда-то погнали. Мне очень жаль было своей раненой коровы, она брела среди других, опустив голову. Полотенце, которое я привязал к ее рогам, было теперь повязано на шею.