Никогда_не...

Он возвращается очень быстро, а может, не очень. Не знаю, сколько прошло времени. Я просто сижу, даже не ожидая его, прикрыв глаза и слушая, как шуршит по равнине пыль, а вдалеке раздаётся мерный гул жизни города, который не звал меня к себе, но с которым я никак не могу расстаться.

— Полина? Эй, ты что? Полин? — теперь голос Артура не отрывисто-жесткий, в нем слышится не то испуг, не то непонимание.

Открываю глаза и по его взгляду вижу — всё-таки, испуг. Или, может…

— Ты жалеешь о том, что решил, да? Ты только сейчас начинает понимать, чего это будет тебе стоить и как будет тяжело. Ты можешь ещё отказаться, Артур. Скажи Эмельке, что замутил со мной быстрый роман ни о чем, и что это всё ничего не значит. А я уеду — хочешь, даже сегодня вечером? На перекладных, вместе с Вэлом. А потом уедешь ты сам — когда решишь все с делами, спокойно найдёшь, кому передать станцию. В область уедешь, недалеко. Ты же понимаешь, что если уедешь со мной, твои тебя никогда не простят. Я сегодня по реакции Эмельки увидела и поняла — всё. У тебя не будет больше семьи, Артур, понимаешь? А так — побесятся и примут, как обычно. Но только без меня. А со мной это исключено. Они не простят мне, что, зная их столько лет, я водила их за нос. И мне, и тебе не простят.

В этот раз Артур мня не перебивает — просто слушает, устало глядя перед собой и всем видом показывая — у тебя всё?

Его слова только подтверждают мою догадку.

— Всё сказала? Я уже тебя не перебивал.

— Н…ну да, — я слегка удивлена и даже уязвлена тем, что он не пытается со мной спорить. Нет, я говорю ему это не потому, чтобы он меня переубеди. Но всё же, я не ожидала, что Артур вот так легко согласится.

— Это в какой — в третий раз ты пытаешься съехать с темы?

— С какой темы? — по-прежнему не понимаю его я.

— С нашей общей. Так я думаю, если дать сказать — может, тебя отпустит, навсегда. Может, ты всё время возвращаешься к этому, потому что я закрываю тебе рот, а надо выговорить эту заразу… Ну, чтоб она вышла из тебя как болезнь. И больше не возвращалась. Теперь всё, я спрашиваю?

— Н…не знаю, — совсем глупо всхлипываю я, потому что слишком растеряна и не могу сдержаться. — Я ничего не знаю… А тебе… тебе ехать надо, — вспоминаю я о его обещании Эмельке. — Ты сейчас опоздаешь, а Эмель расстроится и раззвонит всем.

— Да щас, — говорит Артур и, громко вздыхая, обнимает меня. — А с тобой что? Сначала сидишь тут как камень. Потом в слёзы. И потом говоришь — уезжай. А как мне ехать? Я что — чурбан какой-то? Так даже Вэл говорит, что я только кажусь каким-то быдлом, а на самом деле… — он снова шумно переводит дыхание. — Я волнуюсь, Полин. Ну, чего ты? Надо уладить вопрос с Эмель — я улажу. Отвечаю тебе. Я её хорошо знаю, я найду, что ей сказать. Она будет молчать и ничего не скажет матери.

— Тама…ре Гордеевне? — уткнувшись ему в грудь, бормочу я.

— Кому? — не сразу понимает меня Артур. — Нет, своей матери. Наталье. Вот что главное. Она, если увидит, что с Эмель что-то не то, клещами из неё всё вытянет. Надо, чтобы этого не было. Чтобы она по-любому не узнала.

— Кто, Наташка? Да ну, что ты такое говоришь, Артур? Тамара Гордеевна пострашнее будет. А Наташка — она же свой человек. Поорёт, конечно. Захочет мне лицо расцарапать и патлы повыдрать, как она говорит. Но она добрая, просто… несёт ее иногда. А вот твоя мама — совсем другое дело. Она очень опасная… как мне кажется. Не знаю, чем, но опасная.

— Не-а, Полин. Как раз наоборот. Ты просто не знаешь Наталью, — покачивает головой Артур. — Ну, и… знать не надо.

— Да как же — не знаю! Только мы с ней лепшими подружками были и по одним кустам крыжовник тырили еще до твоего, между прочим, рождения! — сразу вскидываюсь я, как всегда, когда Артур начинает сомневаться в истинности моих выводов.

— Так, понятно, — говорит он, легка отстраняясь. — У тебя сегодня рецидив какой-то. Опять пошла в глаза мне тыкать своим старшинством, да?

— Извини, — слезы беспомощности и одновременно стыда снова начинают меня душить, сдавливая горло. Ладонь Артура продолжает гладить меня по волосам, этот жест защиты и нежности окончательно ломает мою и без того хлипкую выдержку — и я реву громко, взахлёб, потому что мне жалко его, жалко себя, всех, в общем, в этой ситуации жалко. — Это вп… последний раз, — обещаю, хлюпая носом сквозь слезы так сладко, как когда-то в детстве, представляя, что никто-никто меня на самом деле не любит и никому-никому я в этой жизни не нужна. Ещё тогда было в этом что-то остро-приятно-мазохистическое. — Я просто так…боюсь… что что-то еще случится… Смотри, в последние дни одна сплошная ла…лажа, мы с тобой косячим и косячим… И мне кажется, что ничего у нас не выйдет. И я уеду од…на. И мне надо будет жить без тебя, а мы собирались вме…сте. Нет, я не говорю, что я без тебя не смогу. Я см…смогу. Но это будет уже не то. Немного… но не то.

— Немного? — переспрашивает Артур, поднимаясь вместе со мной с земли и потихоньку направляясь к дому. Задираю голову, чтобы понять его настроение — и вижу, что он улыбается. Он больше не чёрствый и не колючий. Он такой… свой.