Никогда_не...

Быстро проглядываю миниатюры сохранённых фото в свежей папке на компьютере — и снова облегченно выдыхаю. Все последние фотографии на месте, и только те, которые сделаны где-то в начале весны идут с перебоями и выгрузка обрывается где-то на мартовских.

Все просто прекрасно!

Да неужели мне так повезло в тот самый момент, когда я уже поверила, что все пропало и катастрофа неминуема?

Это ощущение пьянит так сильно, что перекрывает даже действие самогона, и я, довольно откинувшись на стуле, кричу на весь зал, вызывая Сережку:

— Эй, бармен! Коньячку мне кружечку!

И довольно смеюсь, не обращая внимания на неодобрительные лица взрослых, заглянувших с летней террасы, чтобы взбодриться кофе после бурных возлияний.

Чуткий к моему требованию Сережка приносит ю новые полстакана типа-коньячку и пончик с шоколадной глазурью на закуску, что вызывает во мне новый приступить смеха

Теперь за фоточасть нашего флешмоба начинает переживать и он. Но только не я. После ужаса, который и я испытала, любые неприятности кажутся мне просто весёленькой мелочью, в худшем случае — небольшим недоразумением.

Допивая и доедая пончик, тихо икаю, что опять меня смешит и понимаюсь с места, защелкивая ремень на камере и вешая ее на шею.

Словно для того, чтобы сбить градус моего веселья и куража, передо мной вырастает Эмелька — и я не знаю, куда деть глаза. В руках у нее белый лист, который нужен для отстройки баланса на свету, и она нервно комкает его в руках, уставившись в пол.

— Вот… Меня Дэн прислал. Он сказал, что тебе… Что вам нужна какая-то бумага.

Ага, снова на вы. Обозначает новую дистанцию между нами. Я для нее обманщица и предатель, а, значит, больше не друг. Ее можно понять, конечно же. Можно, если подходить к ситуации взвешенно и мудро.

Но ни того, ни другого во мне сейчас нет, есть только злость и досада из-за того, что я вынуждена оправдываться из-за своей связи с Артуром. Все, хватит, надоело. Надоело перед всеми краснеть, еще и перед Эмель прямо сейчас.

Она принесла мне бумагу? Значит, пойдём настраиваться, заодно и поговорим.

— Не комкай лист, — говорю ей, понимаясь с места, складывая вещи в сумку, триста раз их перепроверив, и накидывая ее на плечо. — Он нам сейчас понадобится.

— А… Хорошо…

Она реагирует на мои слова очень вяло, протягивая мне бумагу и снова отворачивая лицо. Хочет быстрее от меня отделать и сбежать. Но нет — я ее никуда не отпускаю.

— Оставь его себе. И иди за мной. Дэн тебе явно всего не рассказал. Толку мне от этой бумажки. Мне нужно белое пятно и доброволец для настройки. И эти добровольцем будешь ты, Эмель.

Она вскидывает на меня испуганные глаза — явно не ожидала такого поворота.

— А это обязательно?

— Желательно. В противном случае я не смогу начать съёмку, потому что неотстроенная точка белого даст мне искажение цвета — и работать так я просто-напросто не буду. Неужели хочешь запороть весь ивент, к которому твой бойфренд так готовился? Я откажусь снимать, Эмель, так и знай.

Ее глаза делаются еще шире. Вижу в них то самое выражение, как и во время нашей первой съёмки, когда я давила на нее и задавала неожиданные, очень злые вопросы — и снова чувство закольцованности событий охватывает меня.

Видимо, об этом же вспоминает и Эмелька, понимая, что спорить со мной бесполезно и лучше уступить.

— Хорошо, — кивает она с каким-то обреченным видом. — Пойдём… те. Как скаже…те.

Молча выходим с ней из кофейни, где на нас сразу набрасывается группа Эмелькиных подружек:

— Полина!

— Полина! А когда начнётся фотосессия!

— Мы уже так долго ждём, Полина!

— Все скоро будет, девочки. Последние приготовления, — отвечаю автоматически, отмечая как много людей на улице. — Дайте нам буквально пять минут.

Ровно столько мне хватит, чтобы сказать Эмель все, что я считаю нужным, а в остальном — ее дело, верить мне или нет, и на чью сторону становиться. Я смертельно устала чувствовать себя виноватой.

Заворачиваем к огороженной стене фотозоны, на которой крупно и довольно неплохо выведено название и символика кофейни.

— Это Вэл нам скреативил, новую эмблемку, — говорит Эмель, следя за моим удивлённым взглядом. — Он хороший.

Не то, что ты — вот что она хочет добавить, но молчит.

— Ясно. Становись к стенке спиной, ко мне лицом. Бумагу натяни двумя руками и подними. Выше! Еще чуть выше! Все, достаточно.

Хорошо, что фотозона огорожена и ее охраняют красноречивого вида ребята, помощники алкогольных спонсоров. Наши манипуляции с Эмелькой и так привлекают внимание. Если бы люди могли пройти к нам, мы бы так и не поговорили.

А это сейчас, как ни крути, важно.

— Я не знала, что он твой дядя, когда познакомилась с ним.

Лист в руках Эмельки вздрагивает и опускается вместе с ее руками.

— Подними обратно и просто слушай меня. Это взрослая жизнь, Эмель, и дела решать мы будем по-взрослому. Не привлекай к себе внимания, для всех остальных мы настраиваемся. Что в принципе, так и есть, — снова стараясь выровнять температуру изображения, фокусируюсь на бумаге, которую она поднимает перед собой.