— Да что вы, блядь, говорите, Полина Александровна? Жертва всегда виновата, да? Что умнее, что интереснее, что живет не так, как все придурки здесь? Что в первом классе говорит на двух иностранных, что считает в уме по программе девятого, что видит весь этот пиздеж, что не молчит, когда удобно, поддакивая дуракам? В этом моя вина? В этом? Что такого я могла сделать в семь лет, когда училка при всех назвала меня чучелом? И выставила у доски, чтобы все посмотрели, как одеваться нельзя? А потом отобрала стихи, которые я должна была читать на праздничке какого-то там, блядь, букваря, и отдала их другой девочке — потому что она красивая. А Кристина — перебьется в заднем ряду и даже на общую фотку с классом не попадёт. Потому что ее затолкают хер знает куда и все что будет видно — это кусок ботинка! Или когда меня к доске не хотели вызывать, потому что я спорила, и специально валили на письменных, без всякой возможности обсудить работу? Или когда кто-то что-то украл, разбил, накосячил — кто виноват? Конечно, Кристина! А зачем разбираться? Нет, не слышали такого! А как меня валили, когда на медаль шла? Все старшие классы валили — и всунули таки свое ебаное серебро! Так что бывает, знаете ли, Полина Александровна, когда все вокруг виноваты. Когда воруют у тебя твою жизнь, которую ты должна вести, потому что умнее их всех, и можешь больше! А грамоты, награды и баллы за научные работы получают тупые, но хорошие! За которых эти работы пишут сами же тупые учителя — вот такой вот парадокс. Тогда как ты, которая может их школу на всю страну прославить, заработать им гранты и бонусы — сидишь в углу сычом, потому что никому не нравишься. Вот так вот Полина Александровна. Сюрприз, да? Жертва всегда жертва, а виноваты те, кто ее до этого довёл. А если вы считаете по-другому, значит это виктимлейбинг и вы весьма хуевый защитник прав подростков. Только притворяетесь прогрессивной, а сама — такая же, как и они.
Снова на пару секунд опускаю камеру, чтобы проморгаться и вдохнуть воздуха. Уф-ф, а она оказывается, любит поговорить, любит общаться, любит быть в центре внимания. Крис совсем не такой серый кардинал, как я думала о ней раньше. Понимаю, что с этими качествами в вынужденной изоляции от сверстников ей было еще тяжелее. Но и способность манипулировать, подменять факты в ней еще сильнее, чем я думала.
Что там она сказала — забрали стихи, потому что выглядит странно и отдали другой, более красивой девочке? Интересно. Разовьём эту тему.
— Нет, Кристина, я согласна с тобой. Жертва всегда жертва, а виноват тот, кто довёл ее до края. Скажи, когда у тебя отобрали стихи, их передали Виоле, да?
Вот теперь она настоящая. Теперь она та, кем является — болезненная открытая рана, слегка присыпанная тёмными прелыми листьями. Упоминание Виолы вызывает в ее глазах такую вспышку, на смену которой приходит чёрное отчаяние — мне кажется, из невнятных серо-зелёного-коричневых они становятся темными как сама чернота внутри ее.
— Причём здесь Ви…
Она называет ее так же, как в дневнике. Для нее слишком болезненна эта тема, и время ничего не вылечит. Такую поведенность, какую я видела в ее записях, не стирают ни годы, ни десятки лет.
— При том, что Виола — твоя жертва. И только твоя. Ты можешь мне сколько угодно рассказывать о том, как жизнь к тебе несправедлива, но мне плевать на тебя Кристина. Мне изначально была интересна не ты. Все, что меня волнует и волновало — это то, что случилось с ней в тот вечер, и зачем ты изводила ее. Ведь ты любила ее, Крис. И сейчас любишь. Почему была к ней такой жестокой? Ведь не из-за детской же обиды за стишочек, ну, ей-богу? А?
Я в третий раз опускаю камеру и смотрю на нее, не скрывая больше своих истинных мотивов. И по тому, как на секунду растерянными, потом испуганными, а потом злыми становятся глаза Кристины, как она опускает руки, едва не роняя листок, а потом возвращается в прежнюю стойку, с удивлением понимаю — а вдруг… может?
Вдруг причиной этой трагедии, которая до сих пор кажется мне сплошным клубком противоречий, стала сущая мелочь? Переданный другому детский стишок на линейке и уязвлённое, невероятных размеров самолюбие, которое не зависит от возраста. И у ребёнка умнее, развитее других оно может быть таким, какое не снилось даже очень амбициозным взрослым.
Господи, да неужели все это — на самом деле из-за стишка в первом классе! И все остальное — соперничество, боль, обида, месть и такая неправильная, странная и больная, но все же, любовь выросли на этой банальной почве?
Какая злая ирония, черт побери. Это было бы очень смешно, если бы не было так трагично и дико.