Никогда_не...

Ага, именно это он и будет делать. И к разговору приглашает только для того, чтобы убедить в своей правоте. Ох уж эта Гордеевская кровь — не водица. Все они, в этой семье такие — мягко стелят, да жестко спать, как сказали бы здесь, на хуторе.

Поэтому продолжаю возражать не слишком азартно, больше для вида, чтобы закончить разговор пусть даже липовым согласием. Так вляпаться как я — ещё больше, чем думала с самого начала — это надо уметь. Ещё и Артур уехал — вот это настоящая засада. Где мне его теперь ловить, где встречать?

Ладно, об этом потом. Для начала нужно выбраться из этой комнаты — со всем уважением к тому, что я только что услышала, но… Как ни крути, это память и прошлое Гордея Архиповича, отвечать за которое я никак не должна. И проживать здесь счастливую жизнь с его внуком, чтобы переиграть его собственную неудавшуюся сказку — тоже. Тем более я точно знаю — не получится у меня здесь чувствовать себя счастливой. Никак не получится.

— Ну… — вспоминая о том, что хозяин потребовал у меня какие-то аргументы против хуторской жизни, выдаю ему первую и самую главную причину без особой надежды переубедить. — Я фотограф, я не смогу перестроиться на другую работу. А вам здесь фотограф не нужен. Вам нужны другие люди. Практичные, умеющие делать настоящее дело… А не как я… ничего не произвожу, ничего руками делать не умею. Толку — ноль!

— А от и неправда, — озорно поблескивая глазами из-под седых бровей, возражает Гордей Архипович. А я все не могу понять, когда мне было более неуютно в его обществе — когда он относился ко мне с подозрением, или сейчас, когда демонстрирует открытую симпатию.

— Помнишь, шо я сказав с самого начала, як ты до нас приехала? Ты ж мени сразу отэту свою присказку про фотокорра начала на уха цеплять, — он снова добродушно посмеивается. — А я хоч и не поверил сразу… але думаю — якшо правда, то це дуже добре. Нам як раз надо такий специалист, який рекламу нашему хозяйству буде робить, постоянно. Шоб огласка була, в интернете про нас почитать смогли, фотографии побачить. Тогда до нас ни одна падлюка не сунеться, мы если шо — сразу про це напишем, шоб все люди знали, та ще й с картинками! Так шо в тебе дуже гарна специальнисть, Поля. Дуже важная. Зря люди не дооценюють того, шо раньше в нас называли «идеология та пропаганда». Це й отношение, и мнение формируе на роки вперёд. И не меньш важливе того, шо руками робиться. Так шо приймем тебе со всем уважением. Никто й пикнуть не сможе, шо ты неработяща.

О, то же самое и Артур говорил. Если дед скажет — никто и слова сказать грубого не посмеет. Отлично, прямо таки тепличные условия. Но… надо ли они мне?

— Гордей Архипович, спасибо, конечно… Это прямо интересно так вы говорите… Но я не привыкла долго работать на одной локации. Мне нужны новые места, поездки, командировки. Новые впечатления, понимаете? Чтобы взгляд не замылился.

— Та хто ж против? Чи думаешь, я тебе в нашем сели доспокон вику закрыть надумав?

О да, именно так я и думаю. Доспокон вику — что значит «навсегда». А по-другому вы не умеете, Гордей Архипович, как и все в вашей семье. Вам либо всё — либо ничего.

— Та будеш подорожувать, куда захочешь. Головне ж — сюда вертаться. Мы ще поживем-побачим, може й не захочется никуда отлучаться. Ты ще не знаешь, яка у нас тут жизнь на самом деле. Хоч в Артурка спитай — от до чего ему со своего города хотелось сбежать, а отсюда — никогда. Всегда уезжав через силу прямо. Тут в нас така природа, таке все справжне-настоящее, шо ваши шуры-муры городские кажутся як вчерашний хлеб, магазинский. А в нас — справжняя паляниця, с печи. Й с часом не стае хуже. Спробуешь — и понимаешь, шо от оно, то, шо завжди шукав. И уже никуда й не хочеться. Як казала Ларочка — тут у нас найлучшее место на земле!

— Ларочка вас любила, Гордей… — снова вспоминаю, что теперь мы общаемся по-свойски, без отчеств. — Ей любое место бы подошло, лишь бы рядом с вами.

— А ты шо, хиба не така? Хиба ж ты не любишь Артура?

И тут я понимаю, что снова загнала себя в тупик, своими же словами.

— Люблю, — говорю на удивление спокойно и без сомнений, что тут же отмечает хозяин дома, довольно покачивая головой. — И… наверное, вы правы. Когда рядом твой человек — любое место покажется лучшим на земле.

А вот здесь я вру, вру так откровенно, что боюсь засыпаться, поэтому снова прячу руки под стол, чтобы Гордей Архипович не заметил, как они дрожат от страха, что не удастся его убедить. Потому что я не Ларочка, и моя любовь — не такая как у неё.

Я не стала бы жертвовать собой ради того, чтобы дать мужу наследника, бросать свою жизнь и привычки, отказываться от города, в который так стремилась и где была так счастлива. Я не хочу, чтобы из-за любви летело под откос все то, что у меня есть, а я оставалась жить тенью своего мужчины в условиях, в которых прекрасно знаю — взвою уже через пару недель. Потому что моя любовь — не жертвенная. Но не менее от этого искренняя.