Понимаю глаза — да-а… Я точно в чём-то провинилась, иначе зачем жизнь снова так издевательски играет со мной? Он стоит на лестнице в одном полотенце, повязанном на бёдрах, и я могу хорошо рассмотреть его почти без одежды в утреннем освещении — самом естественном, мягком, раскрывающем все на свете с лучшей стороны.
Чтобы снова не превращаться в разъярённую кошку, шипящую, когда у неё из-под носа уводят любимое лакомство, стараюсь смотреть на него профессиональным взглядом. Поднимаюсь по ступенькам ему навстречу, на ходу оценивая всё — крепкие ровные ноги с хорошо очерченными икрами, рельефный живот и дорожку темных волос, уходящую вниз, под полотенце — не отвлекайся, Полина, ты изучаешь фактуру. Это не человек, это модель. Это твоя глина, вылепив которую, выставив для снимка по-своему, ты сделаешь шедевр. Ни больше, ни меньше.
Подхожу ближе, равняясь с ним на верхней ступеньке, и без слов кладу руки ему на грудь — широкая, хорошо развитая, покрытая темными волосами — не слишком редко, не слишком густо, идеально. Ладони все еще помнят ощущение его тела, помнят упругость мышц и тепло кожи — но сейчас я не человек. Я художник, который пробует на крепость предмет своего вдохновения, гнёт его и так и эдак, прикидывая, что может создать вместе с ним. Прохожусь по его плечам, спускаюсь к локтям, к запястьям, к ладоням, сплетаюсь своими пальцами с его — он тут же сжимает, не выпуская их.
— Я хочу тебя сфотографировать, — говорю прямо, глядя в глаза. — Голым. Только стиль ню, никаких других. Ты слишком красивый для любой одежды.
— Ч…что? — ошарашенно переспрашивает он. Типичная реакция на многие мои предложения.
— Хочу сделать с тобой сессию, — четко повторяю я. — Цикл работ. Где-нибудь на локации, ночью, черно-белый вариант. Хочу раскрыть тебя так, как никто до этого… перетряхнуть и узнать все, что творится внутри. Тебе понравится. Ты узнаешь такого себя, каким никогда не знал.
Артур смотрит на меня, не мигая, и от волнения шумно сглатывает — я вижу как резко дергается кадык на его шее, — после чего, не произнося ни слова… согласно кивает. Отлично! Теперь он мой. Он полностью мой.
Его согласие действует на меня эйфорически, мне тяжело сдерживаться и я продолжаю говорить, чтобы он знал, на что идёт, чтобы не вспоминал ни о чем-то другом, чтобы забыл о всех своих делах и планах. Я получила на него свои права. И делиться ни с кем не хочу.
— Вот и хорошо. Я буду вскрывать тебя аккуратно, до самого дна. Сначала ты узнаешь все, что здесь, — высвобождая одну руку, дотрагиваюсь к его лбу, после этого слегка прохожусь вниз, к губам, и он тут же, непроизвольно или продуманно, — повторяет мой жест. Ведёт пальцем по моему лицу, по линии носа, по губам и останавливается на подбородке.
— Потом — здесь, — больше не думая о том, что будет дальше, спускаюсь ниже — и он тоже. Я останавливаюсь на его груди — и его рука сжимает мою грудь сквозь тонкую ткань футболки.
Стараясь подавить громкий вдох, продолжаю, приподнимаясь на носки, чтобы говорить ему в самое ухо, и при свете дня вижу, как от моего дыхания его кожа до самого плеча покрывается мурашками. А ведь здорово, что мы не дошли до конца сегодня ночью. Днём все откровеннее, все намного интересней.
— Ты узнаешь, о чем думаешь, что чувствуешь и чего хочешь. Чего по-настоящему хочешь. То, что скрываешь даже от самого себя, — моя ладонь снова скользит по его телу вниз, и его по моему — тоже.
Чуть ниже пояса мы оба останавливается — я и он. Кто первый?
На долю секунды вижу в его взгляде… нет, не смущение — сейчас межу нами нет и доли смущения. А небольшую уступку мне, доверие вести в этой игре. Мы снова играем. Наверное, так будет всегда. И меня это только сильнее возбуждает.
Продеваю ладонь под полотенце на его бёдрах, распускаю с помощью второй руки легкий узел и сбрасываю его. Его руки, повторяя за мной, приподнимают мою футболку и скользят под неё, его дыхание становится чаще, сбивается. Понимая, что на мне нет белья, одной рукой он задирает футболку до самой груди и на мгновение останавливается. Медленно приподнимаю руки, дав ему возможность полностью раздеть меня — и мы смотрим друг на друга, узнаем глазами — и это самый волнующий, самый острый и прекрасный момент. Такого больше не будет. Впервые вот так, откровенно, мы никогда больше друг друга не увидим.
— Только смотри на меня, — я не хочу терять его взгляд ни на секунду. — Смотри и не отводи глаза, до последнего.
Дважды его не надо просить. Он берет меня за плечи, разворачивает, прислоняя спиной к стене, и сам опирается на вытянутую руку рядом, склоняясь практически к моему лицу.
— И не разрешай мне отворачиваться. Делай что хочешь, но сделай так, чтобы я тоже смотрела на тебя.