Никогде

Мистер Круп ухмыльнулся. Зубы у него были страшнее, чем у покойника.

— Теперь — на четыреста лет вперед, — объявил он. — В Нижний Лондон.

Мистер Вандемар проглотил информацию вместе с мясом щенка.

— А там чего? Убивать?

— О да! — кивнул мистер Круп. — Убивать — это непременно!

Посвящается Ленни Генри, моему другу и коллеге,

без которого эта книга просто не появилась бы,

а также Меррили Хейфец, другу и агенту,

с которой все идет так, как надо

…Меня в Лес святого Иоанна дуриком не заманишь: я испугаюсь. Испугаюсь нескончаемой ночи среди мрачных елей, кровавой чаши и хлопания орлиных крыльев[3].

Г. К. Честертон. Наполеон Ноттингхилльский

Коли нищему ты башмаки отдавал
В эту ночь и за годом год —
Надевай башмаки — твой путь между скал,
И Христос твою душу возьмет.

В эту ночь, да-да, в эту ночь,
И сейчас и на год вперед.
Свечи горят, поленья трещат,
И Христос твою душу возьмет.

Коли с нищим делил ты свой хлеб и кров,
В эту ночь и за годом год,
Адский огонь не сожжет башмаков,
И Христос твою душу возьмет.

Погребальная песнь (отрывок)[4]

Пролог

Накануне отъезда в Лондон Ричард чувствовал себя скверно. Вечер начался неплохо. Он получил кучу открыток с трогательными напутствиями, знакомые дамы — вполне симпатичные — горячо обнимали его на прощанье, друзья советовали держать ухо востро в «этом жутком городе» и подарили белый зонт с картой лондонского метро, который купили вскладчину. Первые две кружки пива тоже были ничего, но дальше… с каждым следующим глотком ему делалось все тоскливее…

В итоге Ричард оказался на улице. Он сидел на тротуаре перед пабом в шотландском городишке и прикидывал: стошнит его или нет.

Да, Ричарду было совсем не весело.

Внутри, в пабе, друзья шумно праздновали его отъезд, и в их веселье мерещилось что-то зловещее. Ричард крепче сжал сложенный зонтик и невольно подумал, что переезд на юг, в Лондон, может оказаться большой ошибкой.

— Гляди, милый, — послышался надтреснутый старушечий голос, — глазом не успеешь моргнуть, как прогонят ко всем чертям… А то и за решетку упекут. Это запросто. Ну, ты как?

Ричард встретился взглядом с бабкиными проницательными глазками, утопавшими по бокам длинного птичьего носа.

— Да… ничего.

Он выглядел совсем мальчишкой — с чистой белой кожей, темными волнистыми волосами и огромными ореховыми глазами, которые смотрели растерянно, будто его застали врасплох. Эта растерянность и делала Ричарда привлекательным (хотя сам он удивлялся, что девушки в нем находят).

На грязной физиономии старухи мелькнула улыбка.

— На, возьми. — Она сунула ему пятьдесят пенсов. — Давно на улице?

— Нет-нет, я не бездомный, — смущенно забормотал он, пытаясь вернуть монетку. — Возьмите. Мне не надо. Я только вышел на минутку. Между прочим, завтра уезжаю в Лондон, — зачем-то сообщил он.

Она смерила его подозрительным взглядом и забрала монетку. Пятьдесят пенсов исчезли в складках кофт и платков, в которые она была обмотана.

— Бывала я в Лондоне. Я там замуж вышла. Но он оказался подлецом. Говорила мне мать: выходить надо за своих, но я была молодая, красивая — теперь-то по мне не скажешь, — и я его любила…

— Не сомневаюсь, — пробормотал Ричард, окончательно смутившись.

Тошнота постепенно отступала.

— Ну, ничего хорошего из этого не вышло. Я сама нищенствовала — знаю, каково это. Вот и подумала, что ты тоже. Тебе зачем в Лондон-то?

— Я нашел там работу, — с гордостью сообщил он.

— Что за работа?

— Э-э… инвестирование.

— А я была танцовщицей, — заявила старуха и неуклюже затопала по тротуару, фальшиво напевая себе под нос.

Наконец, качнувшись из стороны в сторону, как игрушечный волчок перед тем, как остановиться, она замерла перед Ричардом.

— Покажи ладонь. И я скажу, что тебя ждет.

Он дал ей руку. Она крепко в нее вцепилась, посмотрела и вдруг заморгала, как сова, подавившаяся мышью.

— Тебя ждет дальняя дорога… — проговорила она.

— В Лондон, — подсказал Ричард.

— Нет, не в Лондон… — старуха задумалась. — По крайней мере, не в тот Лондон, где я бывала. — Начал накрапывать дождь. — Ничего не понимаю… Но начнется все с дверей.

— С дверей?

Она кивнула. Дождь усилился, тяжелые капли глухо застучали по крышам и по асфальту.

— Ну да. На твоем месте я бы поостереглась дверей.

Ричард поднялся на ноги и пошатнулся.