Никола Русский. Италия без Колизея (сборник)

Но вот, эта похожая на чудесную птицу барка у пристани. Конные герольды. Трубят фанфары. Шествие медленно двигается к собору. Мощная, одетая в тяжкую парчу статуя архиепископа Мир Ливийских проплывает перед нами, высясь на плечах именитейших граждан Бари. Да! Такой Святитель мог поразить неистового Ария, мог повелевать императорам и вести за собой несметные полчища воинов истинной веры…

Огни гаснут. Молился ли я? Мог ли я молиться, – спрашиваю я себя. Нет, – отвечаю себе, – поражен, оглушен, ошеломлен, порабощен, но молиться я не мог. Нет, не молился.

9 мая 1952, г. Бари

В пять утра я уже у собора. И хорошо, что рано пришел: там уже толпа, но я успею еще до начала службы осмотреть этот дивный памятник XI века. Как величав его строгий византийско-римский стиль! Как отдыхают глаз и душа после вычурной роскоши итальянского барокко! Огромная чеканная серебряная рака Святителя – чудо красоты, но перед ней…

… Я снова поражен: перед ракой Чудотворца висят соответственно ей тяжелые и огромные серебряные паникадила… в чистейшем русском (суздальском) стиле!

– Что это? Откуда!

– Приношение русского царя Николая II.

Я опускаюсь под ними на колени и кладу земной поклон.

– Он же выстроил здесь русскую церковь, – называют мне улицу и номер. Я изумлен: прожив более шести лет в Италии, зная почти всё ее русское население от Венеции до Неаполя, я ни разу не слыхал об этой церкви. И, едва дослушав хоралы знаменитой Ватиканской капеллы и не дождавшись выхода процессии, которой предстоит еще шесть дней обходить город и округу, я несусь туда.

Весь город полон памятью о Святителе: на перекрестках улиц – временные алтари перед его изображением; огромные макеты его корабля; на базарах – бойкая торговля его изображениями всех видов и размеров, образками, статуэтками; у церквей – его большие статуи… Но вот, из-за крыш элегантных вилл тихого квартала показываются такие знакомые, такие близкие, скромные главки с крестами, суздальские звонницы. Я стучусь в ворота, словно перенесенные сюда, под яркое, южное небо из Углича или Керженского скита. Академик Щусев, строивший этот храм, тонко знал русский стиль…

Кованую калитку открывает настоящая русская просвирня. Так и оказалось потом: землячка моя, тульская, из-под Венёва[29]. Теперь я на Руси. Тишь и благодать. Церковный садик упоен запахом сирени и жасмина, столь редких в стране пальм и олеандров.

Вот и наш деревенский батюшка в истертой скуфеечке идет мне навстречу. Это отец Андрей Копецкий. Он с матушкой и монашка-просвирня – всё население этого уголка Святой Руси на берегу Адриатики, у святых мощей ее небесного заступника. Прежде, при церкви было и обширное русское подворье, выстроенное также Царем-Мучеником. Теперь, к стыду нашего Зарубежья, оно продано. Но это, как и многое другое печальное, я узнал потом, а теперь – в церковь, в маленькую, нижнюю, темную, временную. Большая верхняя до сих пор не отделана: работы прерваны в 1914 году.

Мне приходится самому брать свечи из чудной кустарной работы ящика, мастерства знаменитых палешан. Я хочу взять двенадцать, но там только семь и огарки. Господи, до чего же бедно! Русь моя! Святая и бездольная, нищая и униженная!

Сначала молебен. Мне есть за что благодарить Святителя Русского. Мало тех, кто, как я, припадал бы к мощам св. Савватия на Соловках и св. Николая в Бари. Из живущих, вероятно, я сейчас единственный.

Свечи озаряют темный лик древнего русского письма. Это тоже, как и всё здесь, приношение Государя Николая Александровича. В их сиянии на меня смотрит не грозный повелевавший кесарям иерарх, борец и победитель темных сил, но бесконечно милостивый, родной и ласковый утешитель, страждущих утолитель, немощных и грешных исцелитель, наш небесный заступник – Никола Милостивый, Никола Русский…

Здесь – да! Здесь я молюсь. Здесь могу, хочу, должен помолиться всей душой моею!

После молебна – панихида. Упокой, Господи, души трех Николаев!

Царя моего, отца моего и друга души моей, последнего на Руси певца Имени Твоего![30] Все трое умучены. Со святыми упокой, Христе, души раб Твоих!

Двое нас было в церкви с отцом Андреем, двое и теперь в садике. Много, много печального, но много и радостного чудесно русского слышу я от него. При Муссолини русская церковь в Бари могла небогато, но сносно существовать. С приходом к власти демократии она впала в буквальную нищету. Отец Андрей голодал. Не было денег ни на свечи, ни на вино и муку для богослужения. Спасло знание о. Андреем греческого языка. Перейдя на него при совершении Святого Служения, он заручился маленькой поддержкой местных греков.

Мы восприняли христианство из Византии. Это верно. Но тяжело и скорбно слушать Св. Литургию не по-русски, не по-славянски в русском храме, воздвигнутом последним Русским Императором.