Никола Русский. Италия без Колизея (сборник)

… крестном ходе в тот же день 9-го мая в селе Никольском, на реке Вязовне. Там была только одна небольшая темная икона св. Николы, украшенная для этого дня холстинным суровым полотенцем, с вышитой крестиками каймой. Только один священник, седенький, прихрамывающий отец Василий, да рыжий дьячок Александр Павлович шли во главе крестного хода… Нужно ли рассказывать вам, русский читатель, о тех, кто шел за ними тогда, по зацветавшему лугу реки Вязовни, мимо березового перелеска, вдоль весенних, бледных еще всходов овса и уже взявшихся за силу, оживших озимей?

Шла Русь. Шла и молилась своему Заступнику. Так молилась вся она, как не молился ни один человек в раскинувшейся передо мной блистательной и громозвучной процессии на берегу роскошного залива, воспетой всеми поэтами мира Адриатики.

На следующее утро столь же торжественно и величаво звучал орган в огромном романо-византийском соборе. Под его строгими сводами, под тяжелыми серебряными паникадилами над ракой святого струились трели звонких голосов Ватиканских певчих…

Весь город был праздничен. На площадях толпились продавцы иконок, статуэток и медальонов с изображением Чудотворца. Около входов в храмы стояли его пышно одетые статуи, картины, изображающие сотворение им чудес. На перекрестках улиц – алтари и огромные макеты причудливого корабля викингов, привезшего в Бари мощи Святителя.

* * *

В этом году я был единственным русским, приехавшим на Барийские торжества, в силу чего, а также и привезенных мною рекомендательных писем, был окружен особым вниманием приора собора, который приставил ко мне ученого монаха.

Этот тихий, углубленный в себя старик с профилем Данте, показал мне все красоты древнего (XII века) собора, все его достопримечательности и реликвии. Мы смотрели колонну, прибывшую вместе с мощами из Мир Ликийских – все, что сохранилось от первой усыпальницы Святителя, спускались в нижнюю подземную крипту, где покоятся его мироточивые мощи.

– А прежде здесь бывали русские? – спросил я монаха.

– О да! Многие! Духовенство, генералы, князья, родственники царей! Их имена у нас записаны. Потом, когда у вас произошла революция, этот поток пресекся, но в недавние годы, уже после войны, эти стены снова увидели русских. Ведь здесь, в Бари, и в соседней Барлетте были лагеря для беженцев.

– И многие из них приходили сюда?

– Многие. Очень многие, – ответил монах, задумался и добавил: – И как они молились! С поклонами до земли, со слезами… Вы, русские, странные люди.

– Чем странные, падре?

– Там, у себя, вы уничтожаете церкви, а здесь вы устремляетесь к ним.

– Быть может, стремимся и там… Многое я мог бы рассказать вам, падре…

– И там молятся Чудотворцу? Теперь?

– Молятся и теперь. Только не так, как у вас здесь.

– А как же? – удивленно взглянул на меня монах.

– И не тому Святителю, которому молитесь вы, а ему же, но иному.

– Иному? Я вас не понимаю.

– Да иному… Без этих пышных одежд, без грома торжественных хоралов и блеска огней… Не великому епископу, не гневному победителю Ария.

– Взгляните, – подвел меня монах к большому, высеченному из серого камня образу-горельефу, – это древнейшее в мире изображение Чудотворца. Мы можем утверждать, что оно ближе всего к его земному облику. Видите, он таков здесь.

– И если бы вы показали этот образ верующим русским крестьянам, падре, немногие из них поверили бы, что это тот Святой Никола, которому они воссылают свои мольбы.

– Да, конечно, католицизм и православие по-разному трактуют сущность его духовного подвига.

– О, нет! Дело тут не в толковании официальных церквей. Ведь прославление св. Николая началось у нас до их разделения и развилось в те века, когда смысл этого трагического в истории христианства события не был еще осознан даже верхами тогдашнего русского общества. Наш князь Ярослав Мудрый, высокий интеллигент своего времени, выдал всех своих трех дочерей за католиков: короля Франции, короля Норвегии и Потентата Венгрии. Он оживленно сносился с Папой и глубоко уважал его. Отрицательное отношение русских к католицизму выработалось значительно позже, как защита своей национальной самобытности и государственности против агрессии Польши и Тевтонского ордена.

– Но в чем же вы видите тогда корни вашего русского представления о св. Николае?

– В самом строе нашей души, падре, в ее изначальном характере. Даже в ее дохристианской, языческой религии.

– В идолопоклонстве? – строго и сухо спросил монах.

– У нас не было тогда идолов, падре. Археологи их не находят, а историки сообщают лишь об одном фетише, об одном вещественном изображении Перуна в столице, в Киеве. Оно было, вероятно, уникой. Другие боги древних славян совсем не имели реальных образов в представлении их поклонников. Мы поклонялись тогда стихиям – материальным выражениям творчества Господня, понятному примитивному мышлению тех веков, но никогда не обожествляли человека, как это делал Запад.

– Мы?! Обожествляем человека?! – с ужасом отшатнулся от меня монах.

– Да, падре! Вспомните Прометея, Геракла, античный культ полубога, обожествление Цезарей в Риме…

– Но это было в языческие времена!