Никола Русский. Италия без Колизея

Пантелей Прокофьевич прослезился и долго сморкался в красную, вынутую из фуражки утирку. «Вот это генерал! Сразу видать, что человек! Как сам император, ажник подходимый на вид». Краснов выступил с блестящей, мастерски построенной речью. Он прочувственно говорил о «России, поруганной большевиками», о ее былой мощи…

Так писал коммунист Михаил Шолохов о генерале П. Н. Краснове в известном теперь всему миру своем романе «Тихий Дон».

В 1944 г. мне пришлось компоновать сборник на тему: «Казаки в русской литературе». Я начал с Пушкина и кончил отрывками из произведений ген. П. Н. Краснова и Михаила Шолохова. Они оба были представлены в сборнике полнее, чем другие русские писатели, даже чем Л. Н. Толстой. Насколько я помню, на долю П. Н. Краснова пришлось восемь отрывков, на долю М. Шолохова – двенадцать и в том числе тот, из которого я привел выдержку. Официальным редактором этого сборника был Е. Тарусский, но он не дал мне своего заключения, а вместо него вручил пространную дельно и умно написанную рецензию на мою работу. В ней между прочим стояло:

«Составитель сделал большую ошибку: такому крупному писателю, как М. Шолохов он уделил только двенадцать отрывков, а стоящему много ниже него П. Н. Краснову дал слишком много – целых восемь…» Рецензия подписана не была.

– Кто писал эту рецензию, если это не секрет? – спросил я Тарусского.

– Пожалуй, что и секрет, но все-таки я скажу его вам при условии молчания. Ее писал генерал Петр Николаевич Краснов.

Теперь, я думаю, что могу говорить об этом, так как нет уже в живых ни генерала П. Н. Краснова, ни Е. Тарусского, ни даже… писателя М. Шолохова.

Но тогда, в Берлине, в силу данного обещания я не смог лично глубже поговорить с генералом П. Н. Красновым и, по правде сказать, считал эти написанные им строки за жест писательской скромности. Поговорить с ген. П. Н. Красновым о М. Шолохове мне удалось несколько позже, уже в северной Италии.

– Это исключительный, огромный по размерам своего таланта писатель, – говорил мне генерал П. Н. Краснов, – вы увидите, как он развернется еще в дальнейшем.

– Вы, может быть, переоцениваете его, – ответил я, – потому что и вас, Ваше Высокопревосходительство, и коммуниста Шолохова объединяет одна и та же глубокая, искренняя любовь к родному Дону.

– Не только это и даже это не главное. Я столь высоко ценю Михаила Шолохова, потому что он написал правду.

Мне казалось тогда, что генерал П. Н. Краснов ошибался и в этом. Ведь я знал, что после второго тома, действительно до глубин взволновавшего подсоветского русского читателя, к Шолохову был приставлен партийный дядька, и это, несомненно, должно было отразиться и на самом его творчестве. Я сказал об этом генералу и закончил шутливым вопросом:

– Значит, и то, что написано им о вас, Ваше Высокопревосходительство, тоже глубоко правдиво?

– Безусловно. Факты верны, – ответил генерал П. Н. Краснов, – а освещение этих фактов?… Должно быть, и оно вполне соответствует истине… Ведь у меня тогда не было перед собой зеркала! – закончил также шуткой писатель-генерал.

Я думаю, что то, действительно глубокое волнение, которое произвел «Тихий Дон» в среде русского читателя, то напряжение, с каким ожидали его финала, было обусловлено не только замечательным, сочным и красочным языком М. Шолохова, не только мастерски, глубоко талантливо зарисованной им трагической эпопеей донского казачества и всего русского народа в целом, но именно сказанной им правдой, той правдой, которую страстно жаждет и требует от писателя современный подсоветский русский интеллигент, той правдой, говорить, а тем более писать которую в оковах торжествующего социализма физически невозможно.

Дальнейшая судьба писателя М. Шолохова подтверждает это. Не окончив еще писать «Тихий Дон», он получил срочное задание от коммунистической партии, как говорят даже лично от самого Сталина, написать другой роман, оправдывающий принудительную коллективизацию и убеждающий читателя в том, что крестьянское (в данном случае казачье) население России страстно желает засунуть свою шею в колхозную петлю, т. е. написать и опубликовать сплошную заведомую ложь. Талант писателя позволил ему начать эту вещь и создать первую часть «Поднятой целины», показав в ней, как основу, сопротивление крестьян-казаков попыткам правительства загнать их в колхоз без особо жестоких репрессий, т. е. отразить в литературе предшествовавший сплошной коллективизации год и ее начало. Это было правдой для того времени. Шолохов написал ее… но писать правду в стране торжествующего социализма значит вскрыть подлинную сущность этого каторжного для всего населения великой страны «торжества», значит опровергнуть всю социалистическую доктрину, выразив этот протест против нее в художественных образах. Так и получилось.