Никола Русский. Италия без Колизея

– «Господь Всемогущий! Я раскаиваюсь всем сердцем, что в 1948 году голосовал за демохристиан[100]. Теперь я твердо знаю, что они хотят сделать Италию добычей иностранцев. Прости меня, Вседержитель! Теперь я голосую за звезду и корону с пламенем и святым образом». Видишь? – тычет он своим просоленным пальцем в картинку на листовке, изображающую все четыре эмблемы, – поэтому я и дал сегодня отпуск, всем моим рыбам…

– Эй, вы, лодыри! Вы готовы сидеть здесь до вечера, предоставив голосовать за себя святому Альфонсо[101], нашему благочестивому патрону! Фори! Виа, рагацци![102] Вон, ребятки!

В воротах беседки стоит синьор Сальваторе[103], кондитер, он же президент монархической организации в Пагани и мой старый друг. Заполнявшие всю остерию огородники, фруктовщики и маслоделы, с заросших оливами горных склонов, медленно движутся к выходу. В кои то веки удалось собраться и перекинуться словом с соседом, и то не дают. Я ищу глазами хоть одни штаны без заплаты, ищу и не нахожу.

– Ну, что нового о гранде дуче Владимиро[104]? – вежливо осведомляется здороваясь со мной синьор Сальваторе, – только что видел вашего сына. Он спорит с целым десятком коммунистических парней около велосипедной мастерской.

– О чем же они дискутируют?

– Те уверяют, что при коммунизме будут работать не более двух часов в день, а он рассказывает им о ваших стаканоччи, стаканави[105]… как труден ваш язык…

Мы выходим вместе и шествуем мимо густо заклеенных плакатами стен. То и дело мелькает знакомая усатая физиономия и в героическом, и в карикатурном виде. «Баффоне»-усач[106] стал символом для обоих полюсов, – героем и пугалом. Мое внимание привлекает изображение кота в короне, при появлении которого мыши, грызшие сыр, разбегаются в панике. На сыре надпись – Италия, на мышах – Тольятти, Ненни, Сарагат, Де Гаспери[107].

– Вы не находите, синьор президенте, что изображение монархии, короля, в виде кота несколько непочтительно? – спрашиваю я синьора Сальваторе.

– Почему? – искренне удивляется он, – кот – очень уважаемое животное в каждой семье, особенно в крестьянской. Без кота мыши съедали бы все их запасы. А, смотрите, какое пузо у Де Гаспери! Ха-ха-ха! Браво, художник! Молодец! Наши крестьяне по горло сыты христианской демократией! Почем вы платите за вино?

– Сто двадцать лир за литр, – удивленно отвечаю я.

– Вот! А крестьянин продает оптовику это же вино за тридцать лир… Так же дешево и оливки, а фрукты – совсем за бесценок. Их некуда девать… Пора, пора коту разогнать мышей Италии!

– Ну, а за что вы американцев ругаете? Они вам сыплют сотни миллионов.

– Нам? До крестьянина не доходит ни одного сольди! Все эти миллионы текут в большие карманы.

– Вы рассчитываете выиграть на выборах в Пагани?

– Безусловно! Посмотрите на голосующих. Это все крестьяне, они все монархичны, а вот в Ночеро[108], – синьор Сальваторе щекочет себе под подбородком – по-пагански это означает «нет», – в Ночеро живут наши скупщики. Зато в Неаполе мы тоже выиграем: портовая беднота.

Предсказания синьора Сальваторе сбылись полностью. В крестьянском Пагани монархисты победили блистательно. В Неаполе – прошли хорошо, уступив первое место нео-фашистам. Зато в соседнем с нами торговом городке Ночеро – провалились с треском вместе с демократами – победили коммунисты.

С вечера до глубокой ночи весь Пагани сотрясался от залпов петард. Монархисты праздновали свою победу. Впрочем, петарды жгли и коммунисты, равно как в Ночеро – проигравшие монархисты.

Не лишать же себя такого удовольствия из-за нехватки голосов?

«Наша страна», № 128,

Буэнос-Айрес, 28 июня 1952 г.

Демократия мне не по карману