А вот гебисты не выбросили, сохранили! И еще добавили одно. Тут только рассмотрел я нашивку на левом рукаве: «РОА» – Русская Освободительная Армия! Понятно, что власовец.
Тяжко ему было рвать связи с Россией. Хотелось очень хоть одним боком, хоть только названием, но быть вместе с отчизной.
Отшумело полстолетия. Теперь на склоне века и своих лет, на берегах седого Днепра, куда забросила меня судьба под конец жизни, еще одна и видно последняя встреча.
Многое осветила «Неугасимая лампада». Стали понятными жизненные зигзаги и тяжкий, неровный путь ее автора после 17-го года, через жуткие Соловки, через окраины России, через ряды РОА и новые скитания за границей.
Счастье Ширяева, что попал он на острова в числе первых заключенных, когда молодая соловецкая власть делала еще робкие шаги, только училась карать и наказывать. Оттого и дозволялось многое, что запретили позже – и собственный НЭП, с коммерческой столовой и оркестром, и свой театр – «Хлам» и праздники с богослужениями, свободный выход для «каэров»[176]
за пределы кремля и даже агитработа в неприступных для других, женбараках.Но Ширяевых там были единицы, не всякий мог свободно изъясняться на трех иностранных языках, играть на лагерной сцене первых любовников, писать стихи и рассказы в лагерный журнал и перевоспитывать падших женщин.
Основная масса каторжного люду несла свой тяжкий крест – рубила заповедный лес, вязала плоты в ледяной воде, добывала торф, изнывая под комарьем, голодала и умирала, пополняя «Шестнадцатую роту».
Но Борис Николаевич выжил и оставил людям свою книгу. За первый досолженицынский «Архипелаг Гулаг» – спасибо, учитель!
Жаль только, на родину попал он слишком поздно.
(г. Черкассы)
Приятно удивлен и обрадован душевным письмом и дорогим для меня подарком – неизвестными доселе для меня книгами Б. Н. Ширяева. Большое спасибо за очередную встречу с моим учителем. Это уже шестая, по счету. Пятую устроил П. Г. Паламарчук[177]
, прислав ксерокопию вашей газеты с юбилейной публикацией к 100-летию со дня рождения Б. Н. Ширяева[178].Рассказы читал и перечитывал, отыскивая новые подробности из жизни хорошо знакомого мне человека.
Встретился снова не только с Борисом Николаевичем, но и с близким его окружением. Всё опозналось и сошлось – и трехлетний Лоллик, с которым играли под столом, и его молодая мама, и согнутая в дугу тетя Клодя, со своим кленовым посошком и очень трудным отчеством.
Перекочевал под Ставрополь, к буртам колхозной картошки и образ лохматого и рыжего кобеля – Алгебры. (Заметьте, сошлась у нас даже масть!) Хотя на самом деле верный пес остался в Черкесске и долго еще скучал по доброму хозяину.
Многое вспомнилось из детства, лучшей поры нашей жизни, – имена, города, события и люди. Стал понятней и жизненный путь самого Бориса Николаевича.
Очень рад, что мои воспоминания о писателе появились на страницах вашей газеты (номер 2285), так как на родине они читателя не увидят.
Паламарчук в своем письме отметил, что за рубежом Ширяева лучше знают, чем в России.
Даже из родного Черкесска, где я проживал до 1988 г. и иногда печатал заметки в областной газете, редактор прислал короткое: «Вашу статью напечатать не можем».
Видно там, несмотря на крутые перемены (автономная область давно уже суверенная республика), ничего в сущности не изменилось.
Что касается Украины, то здесь Борис Николаевич и вовсе чужой. Пусть хоть за океанами, больше узнают о нем наши русские люди.
Посылаю фотографию Борис Николаевич, которую сохранили в КГБ (переснята мной из журнала «Наука и Религия», 60-е гг.).
Если кому-нибудь известно что-либо о судьбе сына Бориса Николаевича, Лоллика, очень прошу сообщить.
Владимир Рудинский
Дела давно минувших дней
Разбирая творчество Б. Ширяева, в статье «Писатель-монархист» в номере 2048 «Нашей Страны», П. Савельев перечисляет печатные органы, где тот работал, и называет «Возрождение», «Грани», «Нашу Страну», «Знамя России» и «Жар-Птицу». Список неполон; и в частности, в нем отсутствует «Часовой», в котором была опубликована серия очерков под общим названием «От Ставрополя до Берлина», за подписью Алексей Алымов.
Мне это врезалось в память потому, что я тогда, заинтересовавшись автором, написал в редакцию брюссельского журнала и получил оттуда его адрес, в одном из итальянских лагерей для перемещенных лиц. Фамилия была сильно перепутана (Seiriavaz вместо Sciriaiev); однако, мое письмо таки дошло по назначению; я получил любезный ответ и между нами установилась связь.
Поначалу между нами царили согласие и наилучшие отношения; Борис Николаевич даже именовал меня своим духовным сыном (он ведь был гораздо старше меня) и помянул добром в нескольких строках своей книги «Ди-Пи в Италии» (каковую я считаю самым лучшим из его произведений).