Как некогда в Тобельбаде, они с Анталом плавали в термальных источниках. Его водили слушать необычно выглядящих музыкантов. Певица была в два раза выше щурящегося скрипача. Цимбалист ударял по струнам палочками, на концах которых горела пакля. Первые скрипки ломали ногти о струны. Вращались женские юбки, украшенные бисером. Мужчины танцевали со стаканами вина на шляпах. Душа Теслы отзывалась на веселье, но еще больше — на меланхолические песни. «Вторая столица» нравилась ему, особенно потому, что впервые в жизни у него появились деньги. Он не только стал хорошо одеваться, но и одолел немой язык моды. Госпожа Марта помогала ему ненавязчивыми советами. Тесла отблагодарил ее букетом роз; оставшись в одиночестве, она погрузила в цветы лицо.
В Будапеште строили много, одна островерхая башня спешила перерасти другую. А как прекрасны были закаты над Будой! Какие пространства! Розово-фиолетовое небо разламывалось над крышами. Тесла был одним из инженеров, которые строили шестую телефонную станцию в Европе. В воздухе веяли великие времена.
Светлая конкистадорская бородка всегда была в центре событий. Ференц Пушкаш! Пушкаш хлопал Теслу по плечу, как некогда дядя Бранкович. Однако он оказался проще и потому начал звать его сынком.
— Быстрей, сынок, быстрей!
Если бы Теслу попросили найти синоним для слова «гений», он бы точно сказал: «нетерпение». Он жаловался на замедленный мир и наслаждался, заполняя свой день огромным количеством заданий. День был у него по правую руку, но левую — ночь. Он с нетерпением дожидался рассвета, чтобы приступить к делам. Это было так интересно, так БОЛЕЗНЕННО интересно. В работе Тесла растворялся и превращался в слепую силу, напоминающую пожар. Забрало опускалось на его глаза. В заливавшем мозг свете он разглядел еще более светлое окно, а в нем — нечто ранее не существовавшее. Так он сделал свое первое изобретение.
— Что ты сделал? — поинтересовался Сигети.
— Телефонный громкоговоритель! Я увеличил количество магнитов в приемнике телефонного аппарата, — ответил Тесла, — и поменял их местами по отношению к мембране.
— А Пушкашу это понравилось?
Молодой человек просиял:
— Мое изобретение будет использовано в февральской трансляции оперы по телефону!
В Масленицу в Национальном театре давали оперу Эркеля «Янош Гунияди». Весь Будапешт слушал трансляцию из концертного зала «Видаго». Качество трансляции было лучше парижского. В электрическом свете приличные люди выглядели слегка ненормальными.
— Но где же Тесла? — недовольным шепотом спросил Пушкаш Сигети.
Еще вчера Никола с огромным энтузиазмом готовился к трансляции, подгоняя Сигети и повторяя:
— Говорят, труд сделал человека. Так пусть он его и уничтожит!
Никола так ускорял жизнь, что самая тонкая ниточка в его голове лопнула. Похоже, на этой ниточке висела его душа. После этого молодой человек превратился в комок пылающих нервов. Он лежал в квартире госпожи Варнаи, укрывшись за тяжелыми занавесями. Когда ему сообщили об успехе трансляции, у него не хватило сил даже на улыбку.
29. Декадент
Сказав это, Он воззвал громким голосом:
Лазарь! иди вон.
Ошибался тот, кто судил об образовании госпожи Варнаи по ее детским книгам. Квартирная хозяйка Теслы могла в оригинале декламировать Верлена. Она спрашивала своего жильца, читал ли он Бодлера, и обнаружила, что он запомнил только одну строку: «О дьявол, сжалься над моей бедой!»
«Цветы зла» появились в один год с Теслой. Уже выросло поколение поэтов, вдохновленное этой книгой. Поэты и художники увлеклись болезненной чувствительностью, культом городов, жизнью с темными кругами под глазами. Европейское искусство превратилось в принцессу на горошине. Госпожа Варнаи знала, что никто из этих людей искусства, поклонявшихся гашишу и зеленому духу абсента, не больший декадент, чем Никола Тесла.
До трансляции оперы Тесла отдыхал по пять часов в день, после же спал всего по два часа. Он просыпался до рассвета и спешил в канцелярию. Он не знал, кого винить в ухудшении здоровья — Будапешт или судьбу. «Этот город раздражает меня», — записал он в дневнике.
— Давай! Быстрей, сынок! — подстегивал Ференц Пушкаш.
Тесла тоже принялся подгонять Пушкаша, сам же ускорялся до невозможности.
А потом что-то лопнуло.
Мир содрогался, и Никола дрожал, но частота их вибраций, вместо того чтобы мирно совпасть, пошла вразнос. На фоне этих колебаний, даже в полной тишине, продолжался разговор, слышный только больному. Никола разлагал эту галлюцинацию на составные части. И далекое, и близкое бормотание мира походило на неотчетливую речь. На фоне звуков текли медленные, ра-а-а-стя-а-а-нутые слова. Была то речь Бога или же какого-то чудовища, спрятавшегося среди вещей?