Никола Тесла. Портрет среди масок

И все же в точке между чувствительным внутренним ухом и трепещущим виском Никола ощутил волну враждебности. Зарождающуюся тоску. Это пульсировало в воздухе.

Журнал «Паблик опинион» писал: «В действительности открытия Теслы элементарны, их очень мало, в то время как экстравагантные слухи о них многочисленны…»

Профессор Пупин из Колумбийского университета утверждал, что надменность Теслы напоминает бочку, в которой раздается эхо.

— «Бум! Бум! Бум!» — примерно так она отзывается, — с пошловатой ухмылкой уточнил Пупин.

Отраслевая печать нервничала. Коллег, в первую очередь соперников, нервировала привычка Теслы мыслить выше их возможностей и сразу видеть в замыслах готовые проекты.

Он почувствовал на плече руку Роберта.

— Запомни, что сказали безумному и блистательному Людвигу Баварскому.

— Что именно? — спросил изобретатель, сбрасывая с плеча руку.

— Нет счастья вне общества…

Тесла уставился на Роберта взглядом провидца:

— Запомни, друг: бесплатная энергия!

Тесла сопроводил эти слова улыбкой вдохновенного бессилия и высокой истины, перед которой невозможно противостоять. Сияние этой улыбки нарастало совсем как пульсация осциллятора Теслы. Лицо Николы приняло вдохновенно-мученическое выражение, которое пожирало его отца. Разве не сказал Вивекананда, что душа — это пьяная обезьяна, укушенная скорпионом? Роберт с ужасом всматривался в светлые дали, паутины и легенды, мерцающие в его глазах. Он увидел, как вместе с неотразимым шармом над другом возникает ореол чудачества и одиночества, и ему стало жалко Теслу.

И читателя, конечно же, тоже озаботила его судьба.

Улыбка становилась все шире. Такая улыбка была знакома каждой жене алкоголика. Это была улыбка блаженного. Улыбка безнадежного игрока, перед которой отступала мать Теслы.

71. Водоворот

— Почему бы вам не посетить мою новую лабораторию? — спросил Тесла.

Рыжий дьявол смутился на мгновение. Без видимой нужды поправил поля своего белого полуцилиндра. Но тут же, не морщась, принял решение:

— Договорились!

На следующий день Стэнфорд Уайт в новой лаборатории на границе китайского квартала рассматривал безымянные механизмы. Среди непрерывной пульсации и мерцания трудно было понять, какие из них одушевленные, а какие — нет. Чистые духи готовы были появиться из волшебных катушек. Одна катушка облизывала другую белым змеиным языком. Греческий огонь чертил в воздухе демонические письмена. Предметы вспыхивали от прикосновения перста Божьего. Уайт вдыхал свежий наэлектризованный воздух. Он воспринимал это место как голубое кабаре Теслы. В представлении участвовали силы природы и бестелесные духи. Изобретатель, можно сказать, щелкал бичом и укрощал их. Знаменитый архитектор вышел ошарашенным.

— А когда вы ко мне? — произнес он, едва устояв на подгибающихся ногах.

Две недели спустя наш Манфред посетил на Лонг-Айленде имение под прекрасными вязами. Запрокинув голову, он смотрел на солнечный свет, сочащийся сквозь сплетенные ветви крон. Красные клены, в которых пели птицы, оживляли парк. Никола и Стэнфорд устроились в полотняных шезлонгах под вязом. Ветерок листал над ними крону дерева и тут же, сбившись со счета, начинал все сначала.

— Говорят, менады, растерзавшие Орфея, превратились в деревья, — с умильной улыбкой начал Стэнфорд Уайт. — Они сошли с ума от страха, когда у них стали отрастать корни.

Водоворот в кронах был очарователен.

Пустоглазый ангел выплевывал струйку в зеленую воду. Сад, который симулировал рай, освобождал двух наблюдателей от светских обязанностей.

Попивая спиртное и сверкая пламенеющими волосами, Уайт разоткровенничался.

Он презирал пуритан и реформаторов от морали и считал, что они погубят его. Со сдержанным отвращением он говорил о любимой певице своей матери, Дженни Линд, которая отказывалась петь в Италии и Франции «из моральных соображений».

— Я хороший отец, — доверился он Тесле. — А поскольку я не добродетелен, то это качество приписываю исключительно инстинкту.

Он представил Тесле красивого сына и двух равнодушных дочек-отличниц. За их музыкальными занятиями и латинскими упражнениями следила их идеальная мать. Бетси Уайт, с прямой спиной, выглядела утомленной собственным совершенством. Ее английское лицо напоминало одновременно вилу и жабу. У Бетси были и мозг, и душа, но питали ее в основном общепринятые правила. Неизменный юмор и истина были для нее слишком острой приправой. Красивое лицо постоянно улыбалось, и вы не могли понять, здорова ли она, устала или впала в бешенство. Непонятно, была резкая складка в уголке рта признаком упрямства или презрения к себе? Она никогда не показывала, что ей известно то, о чем говорит весь город.

Когда она оставалась одна, действительность исчезала в ее розовых молитвах.

— Пусть он любит меня! — усердно молилась она. — Пусть он любит меня!

Кэтрин Джонсон однажды коснулась ее спины и тут же отдернула руку: «Как вы напряжены!» Время от времени плечи, на которых лежал груз стольких забот, коченели, и тогда Бетси приходила в себя с помощью массажа.

Ее муж тащил за собой пламенный шлейф шестнадцати веков.