Никола Тесла. Портрет среди масок

В отель его отвез тот же шофер, который сбил его. Итальянец маленьким кулачком тер свое сердце и хватался за плечо Теслы. Пострадавший морщился, когда шофер и портье вносили его в отель. Два дня он старался силой воли превозмочь боль.

— Все в порядке! — повторял он.

Не переоценивавший свои знания серьезный гостиничный врач не согласился с ним:

— Повреждена грудная клетка, — вынес он приговор. — Сломаны три ребра. Воспаление легких!

С возрастом Тесла все хуже переносил, когда ему противоречили. Разве он не чувствует свое тело? Дважды он тонул, однажды его чуть не сварили заживо, один раз он чуть не сгорел. Врачи по крайней мере трижды отказывали ему в выздоровлении.

— Noli me tangere![19] — приказал он.

Он начал проводить многие часы в обществе одинокого паука. Ножки у паука были такие тоненькие, что, казалось, он сам их себе выткал.

То и дело он терял сознание.

Молнии в небе соревновались с молниями неоновых реклам. Молнии ударяли его в ребра.

Грязное небо было испещрено светом. Падающие молнии стремились лизнуть его. Никола плакал и одновременно смеялся страшным смехом.

— Ты желал огня Прометея? Вот тебе его огонь! — вещал ему голос из молнии.

Он плакал навзрыд. Он был одиноким, самым одиноким человеком в мире. Он был настолько одинок, что даже обрадовался, когда узрел в небе страшный силуэт, когда зашумели крылья и когда огромный орел уселся в его паху.

— Здравствуй, единственный друг мой!

Орел вонзил когти в его печень.

Тесла вскрикнул во весь голос.

Ударила сдвоенная молния. Тесла оскалился, и она отскочила от его зубов, как от зеркала. Кавказ вздрогнул.

— Оставь меня! — шепнул он.

У орла были не птичьи, человеческие глаза. Орел поднял окровавленный клюв и беззлобно моргнул. Никола крикнул так, что все небо осветилось молниями. Да, это были человеческие глаза, знакомые глаза…

Глаза его брата Данилы.

В сверкании молний звонок телефона вытащил его из кошмара.

— Как вы? — спросил его Гернсбек.

Тесла страдальчески шептал в трубку:

— Самое страшное в болезни не то, что ты не можешь заняться делом, а то, что все дела кажутся тебе бессмысленными.

Дополнительную боль ему причиняло то, что он был свидетелем мира, в котором не было никакого смысла.

— Сгорел «Гинденбург». Ну и что? — злился старик, вспоминая «Титаник». — Открыли Плутон. Расщепили атом. Ну и что?

Поседевшая миссис Скеррит приносила ему книги, которые он не читал.

— Вот «Облик грядущего» Г. Дж. Уэллса, — подбадривала она его. — Прошу вас, почитайте.

— Спасибо, — отвечал он голосом вампира.

Миссис Скеррит уходила. Тесла так глубоко погружался в свои мысли, что не замечал горничных, прибиравшихся в номере. Минуты и часы проходили в забытьи. Кошка хвостом лизнула его лицо или это показалось ему? Воздушный шар опять уносил заспанную голову за пределы видимости.

Из дымки материализовался курьер Карриган. Карриган говорил краешком губ и щурил правый глаз. Он был так похож на Стевана Пространа, что Тесла ждал вопроса: «Ты что, теперь мой отец?»

Курьер протянул ему замаранный конверт, прилетевший из водоворота гражданской войны в Испании. Доброволец Стеван Простран прислал из Барселоны фотографию. Ужас жизни и радость фотографирования смешались в этом изображении. Подбоченившийся с серьезным видом Простран стоял в обществе улыбающегося анархиста Дурутти и какого-то пижона с бакенбардами и в бескозырке. Позади вздымался кафедральный собор, похожий на термитник.

— Это все?

Рыжий Карриган протянул ему письмо от Роберта. Почерком, которым уже никто не пишет, Роберт нацарапал на голубом листочке:

«О, если бы я хоть чем-нибудь мог помочь тебе в преодолении болезни…

Кроме Гобсонов и нас, осталось мало друзей, которые могли бы присмотреть за тобой. Пригласи Агнесс, пусть она навестит тебя, потому что я не в силах…»