Никола зимний

Движением ладони отец приказывал держаться у него за спиной. Сразу за избушкой начинался редкий подлесок. Медведя было не видно, но пес лаял так громко, что казалось, будто они совсем рядом. Когда между сосенок мелькнула белая шкура кобеля, он даже приостановился от неожиданности. А пес мелькнул и снова пропал в темноте. Но воинственный лай не прекращался, а сквозь него проступал грозный медвежий рык, похожий на хрюканье. Отец остановился, когда до схватки оставалось метров пятнадцать. Пес бросался на медведя, норовя вцепиться ему в ляжку. Зверь сбрасывал его, уворачивался, отбегал и сам бросался на собаку. Отец выждал момент, когда перед ним задержится медвежья спина, и выстрелил. Зверь взревел и встал на дыбы. Он был уверен, что после отца добивать нет надобности, и все-таки не удержался, пальнул в медвежью грудь, и так получилось, что рухнул он после его выстрела. Собака первой поняла, что медведь неопасен, и кинулась к нему, рвала за бока и давилась шерстью. Он тоже сделал шаг, но отец загородил дорогу и придержал за руку.

– Погодь, не торопись. Всяко может случиться.

Потом, когда разделывали тушу, спросил:

– Струхнул, поди?

– Да вроде нет.

– Значит, не успел.

– Наверное. – Такое объяснение его устраивало. – Все так быстро произошло, я даже не понял, как выстрелил, но прицелиться не забыл.

– Ладно. Герой. Ловко управились. И пес геройский. Бобка, Бобка, иди ко мне.

Но того никакие похвалы не могли отвлечь от бурой туши. Остервенело рычал и отфыркивался от выдранной шерсти.

– И куда стоко мяса девать! Битый центер. Ты знаешь, где бригада взрывников русло чистит?

– Конечно, знаю.

– Газуй к ним, скажи, чтобы водки взяли и приезжали за мясом.

В лодке ему не терпелось рассказать, как они с отцом добыли медведя, но от волнения рассказ не получался: залаял Бобка, разбудил, отец схватил ружье, побежали, Бобка рвет медведя за ляжки, отец выстрелил первым, медведь поднялся на дыбы, и тогда пальнул он, и медведь рухнул к его ногам. Боялся, что мужики не поверят, но они слушали, не перебивая, и понимающе кивали.

Когда привез взрывников, отец уже разделал тушу и, сидя на чурбаке, бросал Бобке куски мяса и нахваливал его самыми нежными словами, которых даже детям не говорил. Мать стояла у плиты и варила медвежатину. Мясо еще не успело дойти, но отцу не терпелось налить гостям.

Он еще ни разу не выпивал при родителях. Отец протянул стакан.

– Ребенку-то пошто, – неуверенно встряла мать.

– Какой ребенок, если зверя завалил! – отмахнулся отец и, обращаясь к гостям: – Не струсил, мужиком себя показал. Осталось только бабу попробовать, – потом заглянул ему в глаза и, усмехнувшись, спросил: – А может, уже?

Он не понял, от чего загорелось лицо – от водки или от смущения.

* * *

Служилось легко. Сначала стыдился, что попал в стройбат. Надеялся, что возьмут в пограничники, все-таки сибиряк, охотник, но в военкомате решили, что крепкий парень с восьмилетним образованием в стройбате нужнее. Осмотрелся, освоился и случайно приглянулся «старику» из мастерских. Сибиряк сибиряка чует издалека. Леха вырос на Чулыме, в леспромхозе. Метил в чокеровщики, но, к счастью, промахнулся, попал в ремеслуху и больше года успел потокарить на военном заводе, многому выучился. Разговорились о рыбалке. Чулым, конечно, не Ангара, Леха и не спорил, но стерлядка и в Чулыме водится. Когда пришла посылка с ангарской рыбой, принес похвастаться, наша, мол, и жирнее, и крупнее. Леха отрезал кусок, скривился, сказал, что пересоленая, и пошел в свой тайник за спиртом. Пока выпивали, Леха завернул в газету половину рыбины и сказал:

– Это старшине. – И, наткнувшись на вопросительный взгляд, объяснил: – Пойду договариваться, чтобы тебя ко мне в ученики определили. Хороший токарь – специальность хлебная, все время со спиртом будешь. А я хороший токарь. И тебя научу.

– Так, может, целую старшине отнести? У меня осталась одна.

– Хватит ему и половины, он такого деликатеса у себя на Донбассе отродясь не пробовал. А целую, если не жалко, я Валюхе в санчасть презентую, чтобы спиртом бесперебойно обеспечивала.

Он думал, что земляк хвастается, но Леха слово сдержал. Через неделю его перевели в мастерскую, а обмывали новое место медицинским спиртом и закусывали тушенкой, которую Лехе принесли за левый заказ.

– Рыба хорошо, а тушенка лучше, – пошутил он, чтобы не впадать в откровенный подхалимаж, довольный, что все так ловко получилось.

– Не скажи. Валюха говорила, что подруги визжали от удовольствия, когда пробовали. И сама была очень ласковая со мной.

Терпения Лехе не хватало. Учил нервно, порою казалось, что издевается над ним. Доводил до того, что хотелось врезать учителю между глаз, но сдерживал себя, терпел, и через месяц стало получаться. Сам понял, а потом и Леха признал. Сели перед дембелем, суровый наставник запил водой глоток неразбавленного, обнял ученика и заявил, что из него получится классный токарь.