Николай Александрович Невский

Н. А. Невский посетил острова, ставшие его творческой лабораторией, как уже было сказано, трижды. Результаты этих поездок были отражены в трех небольших публикациях в журнале «Миндзоку» за 1926–1927 годы. Работы эти отличались глубиной исследования, а песни Мияко на японский литературный язык Невский перевел совершенно самостоятельно.

На русском языке ни одной работы по Мияко в те годы напечатано не было.

* * *

Тот период, когда Невский жил в Осака, был для Японии временем нарастания революционного движения. Центром демократического движения был Токио, но революционная буря задевала и другие крупные промышленные города, например Осака.

Н. А. Невский, иностранный профессор, человек по складу характера склонный к углубленным занятиям наукой, не имел непосредственного отношения к событиям, которые потрясали Японию. Но как он оценивал эти события, нам помогают выяснить немногие сохранившиеся свидетельства людей, общавшихся с Невским в те годы. В книге известного японского ученого Исида Эйитиро «Мать Момотаро. Опыт исторического исследования одной культуры»5, на титуле которой написано: «Моему учителю Николаю Невскому», есть ценные для биографов Невского сведения.

«Имя Николая Невского, которому посвящена эта книга, начинает постепенно забываться в японских научных кругах, поэтому я бы хотел прежде всего представить его здесь, призвав на помощь мои личные воспоминания из далекого прошлого. Тому минуло уже тридцать лет.

В течение двух лет после Кантоского землетрясения в 1923 году я жил в Киото. Дни были полны тревог и разочарований, этот древний город не оставил у меня

5 Исида Эйитиро. Момотаро-но хаха. Ару бунка ситэки кэнкю. Токио, 1971 (на яп. яз.).

каких-нибудь ярких воспоминаний. Только одно было подобно отдохновенному оазису — занятия русским языком на филологическом факультете Киотоского университета, которые происходили по четвергам в послеполуденные часы. Эти занятия проводились в атмосфере дружелюбия и обаяния. Причиной тому были человеческие качества и научный потенциал нашего преподавателя, молодого профессора из Осакского института иностранных языков Николая Невского. Многочисленные беседы с ним по-японски, на языке, который он усвоил в совершенстве, были для меня наполнены освежающим ароматом».

Ученики Н. А. Невского овладевали основами фонетики и грамматики, читали Гоголя и Чехова. Исида Эйитиро пишет о том, что появление у него интереса к филологии, к фонетике было, «безусловно, заслугой Невского». Учился Исида Эйитиро на экономическом факультете, и занятия русским языком у него были фа' культативными.

«Я не очень-то хорошо разбирался в существе дела, — пишет японский ученый, — но постепенно мне стало ясно, что Невский не только филолог, что его интересы распространяются и на японскую этнографию и он обладает широчайшей научной эрудицией. У него имелись дружеские связи во всех слоях научных кругов Японии. От него, иностранца, я впервые услышал имена Янагита, Оригути, от него узнал о существовании работ Фрэзера, которые тогда входили в списки книг, запрещенных ко ввозу в Японию. И, если вдуматься, мой сегодняшний интерес к этнографии и антропологии был разбужен уже в те годы этим иностранным ученым».

Исида Эйитиро был участником студенческого революционного движения, но, не зная, какую идейную позицию занимает Н. А. Невский, покинувший родину еще до Октябрьской революции, даже в самых интимных беседах с преподавателем избегал этой темы. Однако вскоре между Обществом по изучению социологии, в которое входил Исида Эйитиро, и политической полицией отношения очень осложнились. «Дошло даже до обысков на квартирах членов общества и арестов». Исида Эйитиро был привлечен к суду по обвинению в «непочтительном отношении к императорской особе». Поводом к обвинению послужила запись в дневнике студента: «Нелепо в день рождения императора кланяться его портрету». Об этом инциденте писали в газетах, по мнению Исида Эйитиро, Невский должен был о нем узнать из печати.

В связи с этими событиями Исида Эйитиро почти год не посещал занятия русским языком. И вот он вновь отправился к Невскому в Институт иностранных языков на улице Уваки-мати. Но шел он с нелегким сердцем: «Я думал, не был ли он „белым", и как воспримет меня…». Встреча с Невским в просторной преподавательской мгновенно развеяла все сомнения Исида. В том, как приветствовал его Невский, Исида Эйитиро ощутил «тепло, идущее от сердца». Беседуя со студентом, Невский вспоминал о том, как и Петербургский университет был объектом пристального внимания полиции: «Когда мы учились в Университете, то чуть ли не под конвоем полиции посещали занятия…».

* * *