Николай Александрович Невский

Благодаря Вашему разрешению и любезности проф. Алексеева, Азиатский музей снабдил меня кое-какими материалами для продолжения начатых занятий над расшифровкой тангутской письменности и тангутского языка вообще. Последний присыл тангутских фотокопий меня особенно порадовал, так как заключал в себе полностью тангутский перевод „Арья масахасра прамардани нама махаяна сутра", первой сутры из „Сборника пяти защит" [Панча ракша], который, если не ошибаюсь, Вас когда-то интересовал. Ценность данного тангутского перевода заключается в том, что он сделан не с китайского языка, а с тибетского, что, с одной стороны, опровергает мнение, что все тангутские переводы сделаны с китайского, а с другой стороны, для изучающего тангутский язык дает ключ к расшифровке тангутской грамматики, которую подчас невозможно выяснить только на основании текстов, переведенных с китайского. Обилие же дхарани в данной сутре помогает установить более точное произношение тангутских идеографов. Мною намечено с помощью японских друзей издать эту сутру в Японии, окружив тангутский текст текстами санскритским, тибетским и монгольским, которые, к счастью, все здесь имеются. Удастся ли осуществить этот проект, покажет будущее, но, во всяком случае, постараюсь.

Главной помехой для занятий последнее время является то, что собираюсь ликвидировать свое долголетнее пребывание в Стране Восходящего Солнца и направить лыжи назад, в Ленинград. Это уже вопрос решенный, и даже наметил оставить благословенные берега Японии в самом начале августа, чтобы в двадцатых числах быть уже «дома».

За долголетнее сидение в Японии у меня скопилась довольно большая библиотека, которую совершенно не знаю, как переправить. Если бы Вы были так любезны и разрешили мне направить всю библиотеку в Азиатский музей, был бы Вам страшно признателен. В благодарность я мог бы часть библиотеки пожертвовать Азиатскому музею. Хотелось бы, конечно, иметь какую-нибудь официальную бумагу, чтобы меня не беспокоили на каждой таможне и не заставляли распечатывать ящики. Если Вы, конечно, ничего не имеете против, будьте любезны, распорядитесь, чтобы мне выслали такую бумагу.

По возвращении в Ленинград мне лично очень хотелось бы продлить занятия тангутикой, и в данном отношении, я надеюсь, что Вы мне поможете это сделать.

Остаюсь с совершенным почтением Ник. Невский».

В Ленинграде Н. А. Невского ждали работа и друзья. Из письма Н. И. Конрада Н. А. Невскому летом 1929 года:

«Дорогой Николай Александрович!

Вероятно, это будет последнее мое письмо Вам в Японию до Вашего отъезда сюда. Пишу это затем, чтобы дать Вам последние советы. Вначале только скажу, что Ф. И. Щербатской готов Вас в любую минуту взять в свой буддологический институт… Я с ним говорил еще раз, и он заявил, что Вас „хорошо знает и ценит". В Университете Вы прошли и часы ждут Вас…»65.

В довершение всего Н. И. Конрад в случае нужды даже в его отсутствие (он намеревался съездить к родителям в Орел) предлагал Невскому поселиться временно у него.

Н. А. Невский возвращался на родину уже как известный и сложившийся ученый, и заботами его бывших учителей, коллег и друзей его ждал в Ленинграде «и стол и дом».

Архив Н. А. Невского в библиотеке Тэнри.

Ленинград

Из автобиографии Н. А. Невского: «Осенью 1929 года по приглашению академика В. М. Алексеева, профессора Н. И. Конрада я, наконец, вернулся в Ленинград, где тотчас же был зачислен в качестве доцента, ЛГУ и ЛВИ. В 1930 году стал работать по приглашению покойного академика С. Ф. Ольденбурга в Институте востоковедения АН СССР. С 1934 года работаю также в Госэрмитаже (в секторе Востока)».

Этот документ лучше других вводит нас в суть перемен, происшедших в жизни Н. А. Невского в 1929 году, и вставших перед ним проблем.

Далее. «Слишком большая исследовательская и преподавательская нагрузка заставили меня в 1936 году отказаться от преподавания в Ленинградском восточном институте (ЛВИ), во всех же остальных учреждениях продолжаю работать в качестве профессора и ученого специалиста (ИВАН).

Никогда не служа в армии, по возвращении в СССР должен был пройти военно-медицинский осмотр, после которого был признан негодным для военной службы.

Еще в бытность мою в Японии я женился на Мантани Исо, дочери крестьянина-рыболова из деревни Ирика на острове Хоккайдо. От брака у нас родилась дочь Елена, которой в мае месяце сего года исполнилось восемь лет. Жена моя, приехавшая в СССР в 1933 году, еще не умея говорить по-русски, сразу же поступила на советскую службу в качестве ассистента по японскому языку в ЛВИ. В настоящее время она работает в ЛИФЛИ и в Толмачевской Академии».

183.