Николай Байбаков. Последний сталинский нарком

— Какая гадость! — заметил Алексей Николаевич. — Я с этим товарищем разберусь сам, а вы через десять минут пригласите ко мне всех заместителей.

Шкатулку и прибор убрали, на столе появились обычные карандаши в стакане и небольшая чернильница. В кабинете собрались заместители. Косыгин в самой резкой форме рассказал о случившемся и о слухах по поводу “сувениров” и “опытных образцов”.

— Я предупреждаю, — сказал он, — если кто-нибудь позарится на такие подарки, я немедленно поставлю вопрос о снятии виновного с занимаемого поста».

В марте 1946 года на пленуме ЦК Косыгина избрали кандидатом в члены Политбюро ЦК ВКП(б), а 19 марта 1946 года сессия Верховного Совета утвердила его заместителем председателя Совета министров СССР (Сталина). Далее что ни год, то новые назначения: председатель Бюро по торговле и легкой промышленности при Совете министров СССР (февраль 1947 года — июль 1948 года); министр финансов СССР (февраль — декабрь 1948 года); министр легкой и пищевой промышленности СССР (декабрь 1948 года — март 1953 года); председатель Бюро по торговле при Совете министров СССР (февраль 1949 года — март 1953 года).

«Похоже, что Сталин, приглядываясь к Алексею Николаевичу как одному из возможных кандидатов в премьеры, обкатывал его в разных должностях, испытывал в сложнейших операциях, — ссылаясь на документы (ГА РФ. Ф. 5446. Оп. 59. Д. 40. Л. 86–87), пишет В. Андриянов, биограф Косыгина. — Одной из них была денежная реформа 1947 года, задуманная еще в сорок третьем, которую по личному поручению Сталина готовили Алексей Николаевич Косыгин и Арсений Григорьевич Зверев, нарком, а затем министр финансов СССР. <…> Хотя операция готовилась в строжайшей тайне, слухи о ней пошли по Москве еще с конца ноября того же 1947 года; в магазинах сметалось все подряд. Первого декабря Косыгин докладывал Сталину (копия Вознесенскому, Берия, Микояну, Маленкову) “о торговле промышленными товарами за 26, 27, 28 и 29 ноября 1947 г.” Двадцать шестого коммерческие промтоварные магазины Москвы наторговали на 7 836 тысяч рублей, двадцать седьмого — больше девяти миллионов, двадцать восьмого — десять с лишним, двадцать девятого — 25 900 тысяч рублей. В ЦУМе обычно продавали один патефон (1 500 р.) в день. 29-го граждане унесли сразу 150. В Ленинском универмаге за последний год не продали ни одного пианино (12 000 р.), в тот же день, 29 ноября, купили 11 пианино, десять мотоциклов, а раньше — один в неделю. Косыгин писал, какие меры принимаются, чтобы сбить ажиотаж. В частности, магазины закрывались на переучет, начинали ремонт — “с тем, чтобы подготовить их к открытию одновременно с отменой карточной торговли”. Уже тридцатого гонку за товарами удалось сбить. В этот день коммерческие промтоварные магазины Москвы вернулись к обычной норме продаж — немногим более трех миллионов рублей».

Четвертого сентября 1948 года Косыгин стал полноправным членом Политбюро, а в декабре, оставив пост министра финансов, возглавил Министерство легкой промышленности.

В тот же период в ЦК стали поступать сообщения о голоде в некоторых регионах СССР. Сталин послал Косыгина в Молдавию. Косыгин вернулся и доложил: так и есть, люди голодают, страдают дистрофией. Сталин отказывался верить и потом какое-то время в шутку называл Косыгина (тот был тогда очень худым) — «брат-дистрофик». Обычно же он именовал его «Косыга».

Судя по всему, Сталин испытывал к Косыгину личное расположение. Известен такой случай. Август 1947 года. Впервые за последние семь лет у Косыгина отпуск. Он отдыхает с семьей на государственной даче в Мухалатке, неподалеку от Ялты.

«В это время в Крыму отдыхал И. В. Сталин, — рассказывает Людмила Гвишиани, дочь Косыгина. — В один из августовских дней к Алексею Николаевичу приехал небольшой полноватый человек в военной форме — генерал Власик, начальник личной охраны Сталина, и сказал, что Иосиф Виссарионович приглашает Алексея Николаевича с семьей к себе в Ливадийский дворец. Папа, конечно, принял приглашение, и мы поехали все вместе — с нами были родственники, два мальчика лет по 10–11, а мне тогда было 18. В Ливадию приехали уже вечером, часов в 6–7. Нас поместили в две большие смежные комнаты, идеально убранные, но пустоватые, с кроватями, на которых были красивые, легкие покрывала. Через некоторое время маму и папу пригласили поужинать к И. В. Сталину, а мы остались в комнате, из которой открывался прекрасный вид на море. Про нас, видимо, забыли, и мы втроем коротали несколько часов…»